континентального феодализма. Приоритет государственнического, имперского начала над национальным и единственная правильность континентального пути развития феодализма — таковы основные позиции этих двух авторов по вопросу о нормандском завоевании.

В книге «Вильгельм I и правление нормандцев» Стентон выводит из аграрно-экономического базиса характеристику социально-политических отношений в Англии середины XI в., делая акцент на различиях между югом (Уэссексом) и севером (Нортумбрия и Денло): на Юге — бурно развивающийся феодализм, буквально каждое село имеет своего лорда; на Севере — патриархальное общество свободных крестьян, не знающих над собой господина рангом ниже эрла, архиепископа или короля; патриархальному аграрному укладу соответствует слабая, загнивающая, разлагающаяся в условиях сепаратизма и борьбы за власть между аристократическими группировками государственность; страна раздроблена в социально-экономическом и политическом смысле, связь центра с властью на местах отсутствует, как отсутствует и финансовая система, и боеспособная армия; династия вырождается, на местах всем заправляют группировки знати, особенно на Севере, и т. д. Так оценивает Стентон донормандскую Англию. Идеал для него — динамичное развитие континентальной Западной Европы, рядом с которой Англия выглядит застойной провинцией[22]. Далее, положительно оценивая миграцию нормандских колонистов в Англию при Эдуарде Исповеднике (купцов, военных, и др.), и их созидательную деятельность на местах, Стентон делает довольно рискованный, на наш взгляд, вывод, что завоевание 1066 г. удалось потому, что было органически подготовлено этой мирной «норманизацией» Англии[23]. Вообще, Стентон сильно грешит односторонне пронормандскими симпатиями на протяжении всей книги, ничуть не хуже германиста Фримена. Рядом с нормандцами — носителями всех мыслимых добродетелей и прогресса — англосаксонская знать выглядит оплотом варварства и сепаратизма. Оправдывая вторжение Вильгельма в Англию, Стентон всячески поносит Гарольда и дом Годвинов, пришедших к власти в 1052 г. якобы в результате путча, с помощью пиратов и наемников. Хорошо, что Гарольд погиб при Гастингсе, делает вывод Стентон, ибо, в отличие от Вильгельма, реформ по укреплению государства он все равно не провел, а будущего у англосаксонской государственности не было. Что касается сопротивления саксов, то его Стентон объясняет всецело варварским партикуляризмом местной знати, привыкшей к смутам, а не патриотическим подъемом, поэтому сопротивление завоевателям и было раздробленным, сугубо местным — ведь основы для массового движения не было, так как национальное чувство в то время еще не сложилось[24]. Таким образом, для Стентона сущность конфликта сводилась к борьбе централизаторских устремлений королевской власти (неважно какой этнической принадлежности) и сепаратистской местной аристократии; в этом отношении, Стентон ставит в один ряд столь разные события, как феодальную смуту эрлов 1075 г., патриотические выступления саксов 1068–1071 гг. и борьбу региональных элит в Англии X — первой половине XI вв., объединяя их по принципу «антицентристской» направленности[25].

Понятия «прогресс» и «континентальный феодализм» для Стентона абсолютно идентичны; апологизируя французский вариант развития феодализма в качестве единственно верного пути и увязывая политические тенденции непосредственно с аграрными отношениями, Стентон отказывает в праве на существование другим моделям развития — в данном случае североевропейской, характерной для Англии до нормандского завоевания.

Политической истории вопроса посвящена в известной мере также монография Стентона «Англосаксонская Англия» (1943); его концепция остается в силе, хотя резюме выглядит более нейтральным: он видит заслугу Вильгельма Завоевателя в преобразованиях в сфере политического строительства, и с этой точки зрения предлагает оценивать плюсы завоевания, тогда как никакого культурного наследия нормандцы с собой якобы не принесли[26].

Концепцию Стентона в целом разделяет Дуглас. Правда, в книге «Эпоха нормандцев» (1958) он рассматривает завоевание через призму политических и культурных изменений, не углубляясь в аграрно-экономическую сферу, как Стентон. Зато политические аспекты концепции Стентона он развивает и углубляет до предела. Единственно правильным и прогрессивным путем исторического развития Дуглас считает континентальную феодальную цивилизацию, основанную на трех идеях — империи, монархии и христианства римско-католического толка. Любые другие варианты, по его мнению, являются тупиковыми, чему свидетельством стал развал Империи Кнута и упадок англосаксонской государственности накануне нормандского завоевания. Англия 1066 г. — это застой, бескультурье, засилье олигархических группировок, и т. д., все по Стентону[27]. Англосаксонская аристократия сверху донизу представляется Дугласу «людьми злого и варварского прошлого»[28], а вся борьба с нормандцами — плодом политической отсталости, косности и анархии саксов, не желавших вкусить истинной цивилизации; не случайно, по мнению Дугласа, передовые элементы населения и знати, напротив, поддержали Вильгельма при подавлении Эксетерского восстания 1068 г., отражении набегов англосаксонских оппозиционеров из-за моря, наконец, против восстания эрлов 1075 г.[29] Сакральность королевской власти для него, как и для Стентона, столь велика, что вопрос о национальной принадлежности монарха отпадает, вполне в духе средневекового имперского универсализма. Упоминая о саксах — сторонниках Вильгельма, Дуглас как-то забывает о его противниках, как и о таких портящих образ цивилизаторов-нормандцев фактах, как опустошение Нортумбрии в 1069 г., и др. В целом, объективной исторической задачей Англии середины XI в. Дуглас считает присоединение к континентальной феодальной цивилизации любой ценой, и в нормандском завоевании усматривает ни много, ни мало удачную попытку Европы (!) выполнить эту задачу[30]. Это наводит на очевидную мысль о проецировании присущих современной политической конъюнктуре глобалистских идей на Средневековье, точно так же, как было у вигов с идеями «демократии».

Интересно, что в более поздней работе «Вильгельм Завоеватель» (1964) торийские взгляды Дугласа становятся более умеренными. По-прежнему симпатизируя Вильгельму как объединителю страны и выдающейся исторической личности, он проводит идею синтеза новых тенденций в государственном строительстве, церкви, и т. д., с англосаксонским наследием, что обусловило своеобразие дальнейшего исторического развития Англии[31].

В подобных примиряющих тонах выдержано большинство работ по нормандскому завоеванию, вышедших в послевоенные десятилетия, вплоть до 1980-х гг. Вообще, для историографии 60–80-х гг. характерен взвешенный и беспристрастный подход; видимо, время политических баталий между тори и либералами окончательно минуло, и их отголоски перестали выплескиваться на страницы научных трудов[32].

Впрочем, и в предыдущие десятилетия отнюдь не вся историография по интересующим нас вопросам отличалась тенденциозностью. Особенно это относится к исследованиям по истории донормандского периода. Ведь, как уже отмечалось, нормандское завоевание рассматривали (и небезосновательно) в качестве революционного, переломного момента английской истории, а предшествовавшие ему не менее масштабные события — завоевание Англии датчанами и образование Империи Кнута — как-то терялись в его тени. В блестящей монографии «Англия до нормандского завоевания» (1938)[33] известный английский историк Ч. Оман дает исчерпывающую картину политической истории Англии от эпохи заселения страны кельтскими племенами до окончания правления Эдуарда Исповедника, то есть, кануна нормандского завоевания. Этот труд, основанный на обширнейшей источниковой базе и носящий поистине энциклопедический характер, для историка, изучающего донормандскую Англию, эквивалентен по своему значению фрименовской «Истории нормандского