– На место, где зарыли их, набросайте брёвен, навоза, хлама всякого. Добычу военную, как то: мундиры, ремни, каски и прочее – по избам не тырить! Другие горшки для ребятни подберёте. Всё надобно сжечь или закопать до лучших времён. Это правильнее будет, хозяйственнее. Наполеон не вечен, а хорошее суконце всегда в цене… Случись неприятелю напасть внезапно – меня на помощь не звать! Забудьте, где и видели и слышали имя моё. Господь велит православным христианам не выдавать друг друга чадам антихриста, кои не щадят и храмы божии! Два раза предупреждать не буду, узнаю, кто на меня навёл, – и враз в Магадан по этапу, с песнями…

Старосты рассудительно кивали, искренне надеясь впредь никогда со мной не встречаться. Ну разве что один на один в тёмном переулке, когда я пьяный, а их десять и у каждого за пазухой кистень…

После сего, перевязав пленных, я определил к ним урядника с казаками и направил в Юхнов, для сдачи городскому начальству под расписку. Пущай их там кормят, у нас и своих дармоедов полно. Уходили из села с припевками, нагруженные плюшками, варёной картошкой и яйцами. Казаки всегда поют, когда в пути, а я, слушая их незамысловатые напевы, лишний раз поражался глубине и могучести нашего языка…

Увидал-то злой французик

Огонёк расейский,

Увидавши огонёчек,

Начал убегати.

Мы французика нагнали,

Знамя отобрали.

Ой да горячий атаман,

Что ни Денис да то Васильевич…

Ох и не говорите, а вот есть, есть в народной песне какая-то щемящая сердце простота, сродственная истинной поэзии и необъяснимой широте славянской души. Вот вроде бы и нет ничего, ан как заведут разноголосьем – плакать хочется… Я думал о высоком предназначении нашего народа, о его нравственном превосходстве над французами, ибо народ, слагающий такие умные и образные песни, – воистину непобедим!

Из парнасских витаний меня вывел вахмистр Иванов, тот ещё орешек, должен признать. Головорез и дебошир, несколько раз за пьянство и буянство (о, я рифмую!) разжалованный мною в рядовые и вновь пожалованный в чин за безоглядную храбрость.

– Денис Васильевич, а не опрокинуть ли нам по маленькой? Уж больно вечер сырой…

– Пить на войне?! – всем сердцем ужаснулся я. – Только для сугрева, а так и в рот не брать!

– Не без понятия, совесть имеем, – согласился он, на ходу наливая из кожаной фляги. Водка была палёная, но… а ля герр, ком а ля гер!

– Так за победу русского оружия?!

Гольная сивуха обожгла горло, гадостно булькнула в желудке, потом попыталась выплеснуться наружу через нос – я усилием воли затолкал её обратно, и… в жилах приятственно потеплело! Первые четыре тоста я ещё помнил… Бог свидетель, могу даже перечислить:

– За императора Александра!

Коль ты имеешь право управлять,

Так мы имеем право спотыкаться.

И можем иногда, споткнувшись – как же быть, –

Твоё Величество об камень расшибить…

Вахмистр от души орал направляющую строку, а я цитировал вслед самого себя прямо по памяти и к месту.

– За гусар!

Стукнем чашу с чашей дружно!

Нынче пить ещё досужно;

Завтра трубы затрубят,

Завтра громы загремят…

Стихов-то у меня много, а уж сколько рифм и образов разворовали разные плагиаторы – перечислить страшно… Такое впечатление, что я сформировал основы поэтики российской на два столетия вперёд!

– За казаков!

Я стакан с широким дном

Осушу одним глотком

В славу воинства донского!

…Фляга гуляла по рукам. Либо мне пригрезилось, либо у каждого гусара в моём отряде оказалась такая же, а судя по тому, как быстро мы упоили казаков, – и не одна…

Дальше наступила ночь – во всех смыслах. Во-первых, стало темно, во-вторых, мы куда-то заехали, в-третьих, в глазах тоже было всё погашено, а в-четвёртых, мои воспоминания об этом дне крыты самым беспросветным мраком. Я вынужденно полагаюсь на свидетельства сотника Бугского полка Ситникова, коий не пил исключительно по причине возраста. Кроме того, он каждое утро делал шведскую гимнастику, обливался студёной водой и ел раздельную пищу, без соли. С чем почтенно дожил до шестидесяти двух в удручающей праведности и скуке…

С его слов дело было так.

Весёлой компанией, с шумом, частушками и анекдотами мы неизвестно зачем попёрлись в сторону Царёво-Займища. По пути докопались до ни в чём не повинных неприятельских фуражиров, спешно грузивших брикеты уворованного сена. Возможно, вся проблема в наших лошадях… Они решили, что французы отбирают у них законную пайку, и понесли! Равновесия ради мы размахивали руками, пиками, саблями, пистолетами, носовыми платками и испуганно ругались матом. При виде такого уморительного зрелища враг дрогнул и бросился наутёк, под прикрытие больших сил.

Остановиться и рассудочно взвесить обстановку мы не могли (после поллитры на голодный желудок где он, рассудок? Ау?!). Кони неслись за фуражирскими телегами так, словно их не кормили неделю. (Клевета! Практичная лошадь всегда найдёт чем подкрепиться в полевых условиях, если хозяин занят партизанствованием.)

В Царёво-Займище мирно спал усталый полк наполеоновской армии. Если мы кого спьяну и разбудили, то просим – экскюзе муа! Мы же не варвары, нам, кстати, и самим спать хотелось… Французы выскакивали из жилищ в чём мама родила (большинство рождалось прямо в кальсонах) и, бросая оружие, сдавались с головой! Один лишь раз человек тридцать, припав на колено, встретили моих гусар дружным залпом. Однако же Господь милостив: парней так качало в сёдлах, что ни в одного не попали…

Местные мужики дружно вязали поражённого нашей удалью врага, а бабы, ловко останавливая коней на скаку, в одиночку разносили нас по горящим избам. Нет, пожара не было, это я так, для красного словца…

Наутро, страдая от жесточайшей головной боли, я направил начальнику Юхновского уезда сто девятнадцать рядовых, двух офицеров, десять провиантских фур и одну фуру с боеприпасами. Основная часть разбитого полка спаслась паническим бегством…

Пишу о сём событии не из гордыни, хотя подвиг русского духа и здесь имел место, а единственно с целью подтверждения делом заветов великого Суворова. «Удивил – победил!» – говаривал этот поразительнейший человек. В те дни и я сформировал главный принцип партизанского действия моих отрядов. «Сабля, водка, конь гусарский!» – всё прочее не есть существенно для победы. Хотя водку, по совести говоря, стоило поставить на первое место. Поскольку капризная Виктория была к нам столь замечательно расположена, то я и воспользовался сим удобственным положением сверх меры. Что значит – отважно продолжил начатое!

* * *

Мы душевно отдыхали в Царёво-Займище целых четыре дня. На пятый жители приветливо вытолкали нас взашей, благословляя на освободительную войну. Ехать было лень, но что делать…