– Уолтер, посмотрите на них, – сказал он. – Вот на эту особо четкую и глубокую вмятину. Такая же есть и на фотографии. А вот здесь на бумаге не хватает следа. Так же и на фотографии.

Он изучал и сравнивал следы шин, придя чуть ли не в ребяческий восторг. Я снова смотрел на отпечатки шин, сделанные на асфальтированной улице и на грязной дороге. Мне не приходило в голову, какой от них может быть прок. Но на моих глазах Крейг планомерно отслеживал и сравнивал следы на фотографиях со следами на бумаге.

Присоединившись к нему, я внезапно восхитился его гениальности.

– Крейг, – воскликнул я, – да ведь это же «отпечатки пальцев» автомобиля!

– Вы говорите как журналист бульварной прессы. Я уже вижу, как вы представляете заголовок воскресной газеты: «Дактилоскопия применима и к автомобилям». Да, Уолтер, это именно так. Полиция Берлина уже несколько раз использовала данный метод и достигла впечатляющих результатов.

– Но, Крейг, – удивился я. – Откуда вы взяли бумагу с отпечатками? Какая машина оставила их?

– Не очень далеко отсюда, – напыщенно ответил он, и я понял, что он больше не скажет ничего такого, что смогло бы направить мои подозрения в конкретную сторону. Но мое любопытство было так велико, что, будь у меня возможность, я бы попытался проверить все машины из гаража Флетчервуда.

Кеннеди больше ничего не сказал, и мы обедали в тишине. Флетчер решил пообедать вместе с Гринами, и от них он телефонировал Кеннеди о том, что ученый приглашен познакомиться с мисс Бонд.

– Могу ли я принести аппарат для измерения ее нервного состояния? – спросил ученый и, естественно, получил ответ «Да», после чего удовлетворенно повесил трубку.

– Уолтер, я хочу, чтобы сегодня вы исполнили роль моего ассистента. Помните, теперь я – доктор Кеннеди, невропатолог, а вы – доктор Джеймсон, мой коллега. Мы прибыли сюда для консультации по очень важному вопросу.

– Вы думаете, это честно? Сбить девушку с толку, выдав себя за медика, чтобы вытянуть из нее информацию? Не нравится мне такая этика, вернее, всякое отсутствие этики.

– Уолтер, просто немного подумай. Не знаю, может, я иезуит, но я определенно чувствую, что цель оправдывает средства. Мне кажется, что я смогу получить от нее единственный ключ, который приведет нас прямо к преступнику. Кто знает? Подозреваю: то, что я собираюсь сделать, выше так называемой этики. Если сказанное Флетчером – правда, то девушка сходит из-за этого с ума. Почему она так потрясена смертью дяди, при том что она не жила с ним? Скажу вам: она знает что-то об этом деле, и нам тоже необходимо узнать это. Если она ни с кем не поделится, то мысли сгложут ее. Готов поспорить (и добавить к ставке в виде коробки сигар еще и ужин), так будет лучше – лучше для нее.

Я снова уступил, так как стал все сильнее и сильнее уверяться в том, что старик Кеннеди превратился в первоклассного детектива. Мы вместе отправились к Гринам. Крейг что-то нес с собой в одном из тех черных чемоданчиков, с которыми ходят врачи.

Флетчер встретил нас на подъездной дороге. Он выглядел очень взволнованным, его лицо осунулось, и он нервно переминался с ноги на ногу – из этого мы поняли, что мисс Бонд стало хуже. Был уже почти вечер, сгущались сумерки, когда он провел нас через прихожую и благоухающую жимолостью длинную веранду, выходившую на залив.

Когда мы вошли, мисс Бонд полулежала в плетеном кресле. Она начала было подыматься, чтобы поприветствовать нас, но Флетчер мягко удержал ее и, представляя нас, сказал, что доктора простят больной несоблюдение формальностей при знакомстве.

Флетчер был приятным малым, и он понравился мне, но вскоре мне стало интересно, как он смог добиться такой девушки, как Хелен Бонд. Она была, как я это называю, «женщиной нового типа» – высокой и спортивной, но не мужеподобной. В первую очередь меня поразила мысль о том, что девушки такого типа обычно не страдают от расстроенных нервов, и я уверился, что, как и говорил Крейг, должно быть, она скрывает некую сильно поразившую ее тайну. С первого взгляда было не понять, в каком состоянии она пребывает, так как темные волосы, большие карие глаза и обильный загар говорили о чем угодно, только не о неврастении. Но, несмотря на атлетическую грацию, ощущалось, что в первую очередь она – женщина.

Спустившееся к холмам за заливом солнце мягко осветило ее смуглую кожу, что, как я заметил, частично скрыло неестественную для девушки ее типажа нервозность. Когда она улыбнулась, в этом было что-то фальшивое, улыбка вышла натянутой. И то, что искусственность улыбки была так плохо скрыта, произвело на меня впечатление. Для меня было очевидно, что она пребывает в аду противоречивых эмоций, и будь у нее меньше самообладания, они могли бы убить ее. Я почувствовал, что хотел бы оказаться на месте Флетчера – особенно после того, как он удалился по просьбе Кеннеди, а мне пришлось стать свидетелем пыток измученной женщины, которую и так преследовали собственные мысли.

Тем не менее я отдал Кеннеди должное за неожиданную тактичность – вот уж не ожидал ее от него. Он хорошо продумал предварительные вопросы якобы доктора, и, когда он обращался ко мне как к своему ассистенту, то спрашивал у меня что-то малосущественное, что позволило мне сохранить свое реноме. Когда Кеннеди подошел к критическому моменту и открыл свой черный чемоданчик, он отпустил легкую и подходящую фразу о том, что не принес с собой ни острых режущих инструментов, ни противных дегтеобразных препаратов.

– Мисс Бонд, я хочу просто провести ряд тестов для выявления состояния ваших нервов. Один из них на скорость реакции, а второй – о сердечной деятельности. Ни один из них не является слишком серьезным, так что я попрошу вас не волноваться, тем более что главная суть тестов в том, чтобы во время их проведения пациент оставался совершенно спокоен. По окончании тестов, думаю, я смогу определить, прописать вам полный покой либо поездку в санаторий Ньюпорта.

Хелен томно улыбнулась, когда Крейг надел на ее руку длинную, плотно облегающую перчатку, которую впоследствии заключил в большой и плотный кожаный чехол. Из промежутка между перчаткой и чехлом выходила стеклянная трубка с жидкостью, поступавшей в нечто вроде циферблата. Крейг часто объяснял мне, что циферблат показывает давление крови, фиксируя эмоциональную реакцию так же точно, как если бы можно было заглянуть в самую суть вопроса. Думаю, он сказал, что психологи-экспериментаторы называют этот прибор «плетизмографом».

Затем Крейг