— В обучение, — ответил воевода так, как Ольга велела. — Дабы людей от зла хранить, а ворогов усмирить могла.

— Зря ты, воевода, учил ее грамоте, — буркнул Иван. — И к кому же направилась?! По какой дороге?

И вот наверняка же после ответа помчался бы Иван в конюшню, велел коней седлать и приказал нагонять беглянку. Стоило бы, конечно, заставить его скакать по полям-долам. Проветрился — охолонул бы, да не хотела Ольга, чтобы Иван, воротившись не солона хлебавши, начал кричать на всех углах, будто обманул его воевода.

А потому сказал тятя таковы слова:

— К Кощею Бессмертному.

Вот теперь Иван щеками белее снега стал.

— Ты… — проговорил он, воздух ртом хватая, словно рыба, на брег выброшенная. — Собственной дочерью пожертвовал, чтобы… чтобы… — И посмотрел на Ольгу ненавидящим взглядом: — Этот помогать нам явился?!

— Молчи! — прикрикнул князь. — Жизнь одну загубить лишь бы народ от беды спасти — дело почетное. К тому же, вижу я, не твой то замысел, воевода. Ольга решила-надоумила?

— Так и есть, — ответил тот.

— Отчаянная девица.

— Не стану молчать! — воскликнул Иван. — По мне пусть бы хоть всех девок в полон свели, а Ольгу мне вернули.

И говорил он в тот момент искренне настолько, что холодок по спине у всех присутствующих пробежал. Поняли они: ждут княжество времена темные с правителем, какой только и печется о своем благополучии, а на прочий люд плевать хотел.

— Вы ж с детства малого знали друг друга, — не вытерпела Ольга.

— Вот именно! — ответил Иван, ловушки не увидев. — С той поры я и решил: Оленька моей будет.

— Хоть за курицу да на соседней улице? — усмехнулась Ольга.

Иван вздрогнул. Вероятно, в ее нынешнем обличие лукавая ухмылка, пренебрежением выглядела, но отступать показалось поздно.

— Не дело брату к названной сестре свататься, — сказала Ольга твердо.

— К… сестре? — удивился воевода. — Ты ж говорил, она слово тебе дала!

— Дала, — согласилась Ольга. — Сестрою быть. То и отрицать не взялась бы, да ты, воевода, договорить не дал.

Князь хмурый сидел, губу нижнюю кусая.

— Мы детьми были, мало ли какие слова кому давали, — проговорил Иван уже без прежнего напора. — К тому ж короли заморские и на племянницах женятся, и на сестрах двоюродных, а в стране пирамид…

— Хватит! — поднялся со своего места князь. — Ты сейчас же от девицы откажешься, иначе не править тебе опосля меня, уж кого, хоть первого встречного найду в следующие правители.

— Отпусти невесту свою, — нараспев, словно заговор, произнесла Ольга.

— Отпускаю, — через силу проговорил Иван.

Ольга с облегчением выдохнула; чувствовала, что без этого разрыва не сумеет дойти туда, куда вознамерилась.

— Теперь, когда устранены все препоны, слушай, князь, меня внимательно, — сказала она. — Покину я град на рассвете. А вместе со мной пойдут Горн-кузнец, Марфа-красавица, сказитель Свальд и богатырь Быстр. Не тревожься, все, как один, они к тебе вернутся. Запомни главное: никто за нами следить не должен. Жди до трех седмиц, никого более во вражий стан не отправляй.

— А коли не вернутся? — спросил князь.

Ольга прямо глянула ему в глаза и произнесла уверенно и твердо:

— Тогда знай, что ничего у нас не сладилось, а раз так, то приказывай всем собираться, уводи людей из здешних мест, град с четырех сторон подожги. Навь преследовать не станет. Тебе же главное народ сберечь. Будет народ, отстроится и новый город. А вокруг него и княжество возникнет сызнова.

Князь кивнул.

— Не отворачивайся более от богов своих да заветов предков, — продолжала Ольга. — Мало ли, где еще грань порвется. Не только по Калинову мосту Навь в Явь ходить может. Это у ворогов восточных да западных, вход в нее под землей схоронен, а у нас за горизонтом спрятался, а у кого — за лесом, рекой, полем. Случается, и сразу за порогом поджидает Подсолнечное царство Кощеево.

Поднял князь чару свою, воевода и Ольга за ним повторили; ударили боками так, что вино выплеснулось и смешалось; выпили. Ольга, правда, лишь пригубила, все равно никто того не заметил. Пожелал князь удачи ей, повелел пир прощальный готовить, трех бычков зарезать во славу богов старых, а черных людей гнать восвояси из княжества.

Первые звезды засияли, когда Ольга и воевода на крыльцо вышли. Воевода печалился, однако бросал взгляд на улыбку, нет-нет, а растягивающие губы дочери (пусть и под личиной, а свою Ольгу уж узнавать начал), и становилось ему легче.

— Ты прости уж меня, дурака старого, — сказал он.

— Не мне, а тебе прощать следует, — ответила Ольга. — Благодарю, что вырастил, только теперь дорожки наши в разные стороны смотрят. Но я помнить буду, коли беда случится, приду на помощь или пошлю помощника.

На том и расстались.

Лежал путь Ольги за стену града: к черной лесной полосе, скрывавшей виднокрай. Взяла она с собой крынку молока да каравай. Только прежде чуть не угодила в ловушку. Подстерег ее Иван, спасло лишь то, что под личиной, Ольга выглядела намного выше и казалась шире в плечах. Кулак княжича в скулу чаровника метил, а ее даже не зацепил.

— Дурак! — не выдержав, выкрикнула Ольга.

Тотчас рухнула на Ивана сова из поднебесья, принялась рвать когтями и клевать. Княжич уж не знал, как отбиться, весь боевой пыл растерял, а как окончательно перестал сопротивляться, успокоилась и сова.

Ольга мысленно поблагодарила ее, на Ивана хмуро посмотрела.

— Смотрю, ты все никак не успокоишься? Из-за угла на людей бросаться начал. А дальше чего ждать от тебя? Ножа в спину?

— Для тебя, — прохрипел Иван, — самое оно будет. Думаешь, не догадался, кто Оленьку мою выкрал? Про Кощея — отговорки одни. Думали, поверю?

— На твое княжество Навь войной пошла, данью обложила. Не верить в Кощея при этом, даже не дурнем быть надобно, а… я уж не знаю кем. Одно скажу: все сотворилось по желанию Ольги, дочери воеводы, никогда она твоей не была и быть не хотела.

— Не верю! — вызверился Иван, вновь сжал