в ушах и головокружения. Не помнила, как в неё влили чай, сладкий до приторности, и жгучий: дрогнув рукой, отец плеснул туда больше, чем хотел, коньяка. Не помнила, как почти сразу провалилась в сон — чёрно-белый, монохромный. Без звуков, движения. Без людей… И только на скамейке напротив — сидел деда Кось, закрыв единственный глаз, и улыбался. А вот чёрная повязка на другом глазу — смотрела, смотрела, смотрела. Куда-то в душу, в самую суть Линки, и она там, во сне, знала: дедушка умер из-за неё. Из-за того, что она сделала то последнее фото…

Фотографию с дедушкой потом нашли и даже какое-то время держали в серванте, оформив в траурную рамку. Убрали, впрочем, быстро, поскольку Линка всякий раз ударялась в слёзы. Родители её даже психиатру водили, чтобы успокоительные лекарства назначил.

И вот эта страничка биографии — пара визитов к «мозгоправу» — добавили новых страданий в жизнь Линки. Братцы, не смотря на запрет отца, и даже угрозу ремня, с воодушевлением распространили по двору легенду о «психованной Линке». Подробности с каждым разом становились всё более леденящими кровь, так что вскоре с «немочью бледной» перестали водиться все дети из двора. А к моменту поступления в школу, Линка имела репутацию «конченой припадочной психички».

Искать утешения и уж тем более — спрятаться теперь было не у кого и негде. После похорон квартиру и всё имущество деда быстро распродали, а что не смогли продать — выбросили. В том числе и все фотографии и фотоальбомы. Исчезло даже траурное фото, как ни пыталась его отыскать Линка, став постарше. А снимок с качелями пропал ещё в тот злосчастный день. Словно его вообще никогда не было.

Школьный период мог бы обернуться кромешным адом, поскольку и в семье всё разладилось. Двойняшки, подрастая, наглея и шалея от кажущейся безнаказанности, были постоянным источником головной боли родителей. Те же были заняты тем, чтобы заработать на учёбу старшей дочери в приличном университете. На младшую, со всеми её душевными муками, ни у матери, ни тем более у отца уже не оставалось никаких сил. Успеваемость у Линки была очень средняя, и сравнений с успехами старшей сестры было не избежать. Мать часто срывалась на крики и невнятные обвинения, и девочка почти совсем замкнулась в себе.

Если бы не Лейла, для близких друзей и домашних — Лейка-Бармалейка. Полная противоположность Линки — пухлая, розовая, бодрая и резвая, как поросёнок. Она внезапно взяла под свою защиту бледную, всеми зашуганную Линку, чуть не с самых младших классов и по выпуск. И даже когда их развели в разные классы, Лейла, боевая подруга, всегда старалась быть рядом, утешить, ободрить, вытряхнуть из незримой скорлупы. И встряхивала — вполне натурально.

«Раз живём, два — жуём!» — каждый раз заявляла Лейла, когда Линка прибегал к ней за утешением после очередной травли в школе. И потом шла валять обидчиков подруги в пыли, да так, что те улепётывали, позорно поджав хвосты. Отец Лейки был экс-чемпионом по боксу, сам тренировал, вот и дочку уже научил парочке приёмов. И кстати, Юрий Хафизович не шарахнулся от бледной девчонки, которую однажды для знакомства притащила его неугомонная дочь. Очень серьёзно поздоровался, уточнил, не внучка ли она Константина Оскаровича, «величайшего и гениального фотографа этого города и эпохи». И когда, обалдевшая Линка, кое-как поняв, что речь идёт о покойном дедушке, кивнула, тоже очень серьёзно, по-взрослому пожал ей руку.

…Лина слабо улыбнулась. Те посиделки дома у Лейки возвращали ей радость жизни и надежду, что когда-нибудь и другие начнут относиться к ней по-человечески… Пока однажды отца Лейки внезапно не перевели в другой город. Отъезд состоялся чуть не на следующий день, и Лейле пришлось ехать вместе с отцом. Подружки едва успели попрощаться. Случилось это перед выпускным классом, и для Лины всё разом стало хуже без жизнерадостной подруги.

Лина не хотела вспоминать те кошмарные полтора года, когда, потеряв работу, запил отец, и мать теперь надрывалась на трёх работах; когда Марат чуть не сразу после своего выпуска попал в колонию для несовершеннолетних, а Колька, чтобы избежать тюрьмы, пошёл досрочно в армию; когда старшая сестра, отучившись едва ли один курс, стремительно вышла замуж, родила, развелась — и вернулась в отчий дом с орущим младенцем на руках.

В квартире мгновенно стало невыносимо, тесно, шумно, запредельно нервно. И Линка сделал почти невозможное: подтянула все предметы, заранее подала заявление на бюджетное место в гуманитарный универ, сама записалась на подготовительные курсы. И главным чудом стала комната в общаге, которую, никого не спросясь, ей внезапно отписала прабабка Яся перед тем, как преставиться. Ещё и кое-какие сбережения оставила, пока правнучка не закончит школу и не найдёт подработку. Изумила Ясмина Тагировна всю родню, включая Линку, но наследство никто оспаривать не стал. Наоборот.

Переезд младшей Останкиной стал поводом для странного истеричного семейного праздника. Фарух Николаевич даже вышел из запоя и помог дочери перевезти немногочисленные пожитки в общажную комнатушку, вполне, впрочем, обжитую и почти уютную. Подремонтировал немногочисленную мебель и отрегулировал дремучий, но ещё рабочий холодильник. Даже притащил откуда-то пользованную микроволновку и электрочайник весь в бело-голубых узорах.

Мать тоже словно очнулась и всё переживала, как же теперь «её кызым» будет жить одна. Насобирала ей сумку вещей, аптечку, вытащила вот этот самый рюкзачок, который планировала подарить на день рожденья. Всё охала, ахала и как-то жалобно то заглядывала в лицо дочери, то прятала глаза.

Ксения внезапно отдала свой старый, но вполне рабочий телефон, даже с картой памяти и с мобильный интернетом. Сказала, что у неё такой тариф, что можно второй номер подключить, её не обременит оплачивать. Показала, как работают обе камеры и как звонить по Ватсапу. «Чтобы могли поглядеться», — внезапно смутившись, добавила тогда Ксения и торопливо ушла к захныкавшему маленькому сыну.

У Лины в ту минуту возникло гадкое, до тошноты, ощущение: её спроваживают подальше, откупаются, как могут, вот, даже телефон с интернетом — «повацапиться». Лишь бы только домой возвращалась пореже…

…она сидит в парке, одном из немногих мест, где ей удавалось ощутить себя в безопасности. Перебирает — и не может прекратить — эти неуклюжие минуты прощания, раздавленная пониманием, что семья ждёт не дождётся, когда же она переступит порог квартиры, уйдёт уже прочь. Не радовало даже отсутствие обоих братцев; те бы нашли, чем ещё испоганить момент. «Подвиги» Кольки и Марата, даже заочно, добавили мерзости в жизнь девушки. Лина сегодня обнаружила на подготовительных курсах чуть ли всех главных «троллей» своего