бы немцы не начали войну раньше времени — может ещё разок высказаться, пользуясь второй трофейной рацией? Или на потом оставить, а то дел ещё куча, хотя уж очень язык чешется. Жаль, что Межов только про группу «Север» знал, да и то частично, о первом месяце. Радиохулиганство — тоже диверсия, причём эффективная порой, если грамотно рассчитать реакцию тех, кто услышит. Впрочем, утро вечера мудреннее, осталось определиться, где его встречать.

Как там было в песне: «…ровно в четыре…»? Высотка нашлась и ячейку откопал, и к бою подготовился. Правда, на аэродроме, кроме самолётов и парочки караульных больше никого не было видно. Понятное дело, не аэропорт с круглосуточными службами, наверное все в казарме спят? Разбудить, что ли, чтобы свою авиацию к бою готовили? Вот только никто не послушает — скорее расстреляют, как паникёра или провокатора. Кстати, трёх самолётов не хватает — то ли перегнали в тыл, то ли где-то летают?

Межов не разбирался в них: ни в немецких, ни в советских. Если бомбит — значит бомбардировщик, если нет — понятное дело, истребитель. Он знал другое, самолёты делают из дюраля, а не из железобетона. То есть, фашистов можно расстреливать даже из СВД — только знать бы куда. Где у них топливные баки, где жизненно важные органы, где бессмысленные пустоты? Диверсант силён предварительной разведкой и знанием вражеских слабостей, а также заблаговременной подготовкой. А тут даже неизвестно прилетят ли фрицы вообще, может надо было погранцов поддержать? В общем, никакой подготовленности к операции — сплошная импровизация, а такое обязательно боком выходит. И деться уже некуда, разве что в лесу спрятаться. Главное, у летунов аж две пулемётные установки в небо задраны, только из-за караула не подберёшься, а потом поздно будет.

Мыслительный процесс моментально выветрился, когда послышались звуки в воздухе. Еле слышные, слишком высоко летели, но много — явно не по нашу душу. Лишь караульные с любопытством вверх смотрят, нет чтобы тревогу бить и других поднимать. А лётчики пусть уже готовятся ко взлёту, скоро и по нашу душу прибудут. И, как сглазил, ещё компания обьявилась. Куда же столько сразу — аж двенадцать точек в размерах увеличиваются? Да ещё очень быстро почему-то? Вот она неуязвимость того, кто летает против одиночного стрелка — эти падлы слишком быстро передвигаются. И никакой боевой тревоги на аэродроме, даже караульные не чешутся. И ни одной идеи, как самому персонал расшевелить — заранее не продумал. Надо было хотя бы взрывпакет взять, сейчас бы грохнул звучно и разбудил кого надо.

Странно, но и эти мимо пролетели, хотя гораздо ниже. Нет не пролетели — пошли на разворот со снижением, чтобы над просекой двигаться. Девять повыше, трое позади — зато гораздо ниже. Бляха-муха, первые пикируют метров с пятисот, значит бомбить будут, а тройка нижних — расстреливать. Чёрт, не хватит дистанции для бомберов, не будут же они пикировать до ста метров, когда из АШа резонно стрельбу начинать.

А дальше началось то, что и должно — Межов стрелял изо всех своих трёх стволов, менял магазины, выжидал фашистов на разворотах и повторных налётах. Сука, как будто заколдованные эти твари: и бомбят, и стреляют, а он их только царапает. Не видно, конечно, но явно, что попадания в рикошеты уходят. И ведь мочит, с психу, даже по колпакам, а они как из стеклопакетов сделаны. Хотя, тот же стеклопакет, даже из СВДшки, после нескольких выстрелов трескается, а этим хоть бы хер. Впрочем одного удалось зацепить, в конце концов, он как раз над высоткой пролетал, чуть за верхушки деревьев не цеплялся. В лоб, сучаре, весь магазин из «яши» ушёл — где-то позади в лесу фриц взорвался.

Но это случайность, нужен крупнокалиберный пулемёт! На базе оба уже покорёжены от взрывов, а персонал… Какой в жопу персонал, если уже четыре трупа лежит и кто-то пятый одиночными из леса лупит в воздух. А больше никого, хотя барак горит. Трындец аэродрому: и самолётам, и вспомогательным сооружениям, несколько мелких воронок даже на взлётной поляне. Повоевали, едрить-колотить, обосралось оружие двадцать первого века. Хорошо хоть сам цел остался, да и то, потому что с краю, в окопе, иначе рядом с парнями лежал бы.

Глава 3

Глава третья

Ну что, пора сворачиваться, заодно порыться на базе — может какой НЗ сохранился? Только кто это там топчется за деревом, метрах в десяти?

— Чего хотел, боец? Не бойся, стрелять не буду, если договоримся.

— Спасибо и на том, товарищ, извини не знаю твоего звания. Сам я старшина Филатов, Андрей Платоныч, здесь в интендантах был. Как думаешь, когда Красная Армия врагов выкинет? Здесь ждать или что?

Воистину прекрасный вопрос, сразу сотня ответов на него на язык просится. Правду сказать или послать собеседника куда подальше? Из окружения выходить.

— Андрей Платоныч, скажу честно. Красная Армия вернётся не скоро, хочешь верь, хочешь возмущайся. Мой тебе совет, запасись боеприпасами и жрачкой, как можно на дольше. И уходи в леса. Фашисты прорвали оборону во многих местах и пока развивают наступление.

Пришлось обьяснить что в лесах сейчас полно окруженцев, с ними сподручнее, хотя и хлопотно, добираться к своим. А здесь, через пару дней, будет немецкий тыл и ловить особо нечего. Партизанское движение не налажено, а часть населения будет немцам прислуживать. Еду брать негде, патроны и гранаты только у фашистов отнимать, а это очень нелегко. В общем, хочешь здесь выжить — воюй постоянно, дерись за каждую галету и банку тушёнки. А после войны всё равно можешь крайним оказаться. Вроде внятно обсказал, кратко и доступно.

— Плохо, ежели так, быстро идти не смогу, с детства прихрамываю.

— Тогда где-нибудь схрон найди в болотах и туда себе припасы перетаскай сколько сможешь. Немцы в глубь Полесья особо не сунутся, там техника не пройдёт, да и ловить особо некого. Главное, мне под руку не попадайся.

— Чего же ты такой неприветливый, вроде не шпион, вон «Юнкерса» сбил, я сам видел.

— Моя судьба здесь фашиста бить пока не сдохну. Я силён, как диверсант, во вражеском тылу. В пехоте такой эффективности не будет. Хреново быть одиночкой, но со мной всегда опасно, поэтому и партнёров не ищу, чтобы не подставлять их.

Голос за деревом задумался. С одной стороны, ведь Красная армия сильна, а с другой стороны, может и правда немец прорвал оборону и война надолго затянется. На месяц, а то и два.

— Слышь, а может я с тобой буду, не ухромать мне далеко. Я, если что, технику знаю, оружие, могу тебе подсобить по хозяйству. Диверсант из меня не получится, но тыл тебе обеспечу. Ну и спину прикрою, когда смогу.

— Платоныч, не в обиду, но пропадёшь ты со мной. Конечно, помощник очень нужен, но не хочется грех на душу брать.

Конечно, болтать после боя можно до бесконечности, разгружает лучше любого успокоительного, но дела не ждут. Хомячить пора. Да и как этого старшину подпускать, коли он в схронах всё добро увидит, а на нём даты изготовления? То ли сам шизанётся, то ли подозрениями переполнится, а уж возмущений… Договориться по-доброму, чтобы без лишних расспросов, наверняка не удастся — чувак нормальный патриот и советский человек. Прирежет ночью, если доберётся до Генкиного горла конечно. Глядишь его орденом наградят, чтобы на зоне жилось полегче. Хотя, вроде немолодой, да ещё и хромает — такие пообстоятельнее будут, с решениями не спешат.

— Старшина, могу взять с собой, но считай, что я из Америки, поэтому лишнего не спрашивай. Всё равно не отвечу, а достанешь глупыми расспросами, то пришибу.

— Да понял уже, по твоему оружию и темпу стрельбы ясно всё. Ты, как бы, интернационалист, как в Испании. Потерплю, одному-то совсем плохо на войне. А наши придут, я уйду, про тебя ни слова.

— Поверь, мне без разницы, можешь говорить обо мне. Лишь бы пришли побыстрее…

Когда хоронили бойцов в воронке — стало ясно, что Филатов не соперник в личном поединке. Обоим ясно, без вариантов. Крепкий мужик, конечно, но Генка явный бомбовоз рядом с авиеткой. В принципе, чуток добра осталось, особенно то, что для караула имелось. Авиаторы — народ элитный, им всё по высшему классу выдают. Если винтовки — так СВТ, если жрачка — как на убой, с миллионом разновидностей консервов, пакетов и прочей полезнятины. Даже куртки на зиму имелись, несколько несгоревших. С мехом внутри и с чем-то вроде кирзы снаружи.

— Эх, Платоныч, нам бы крупнокалиберный пулемёт не помешал, чтобы люфтвафельницам отомстить за мой