Некоторым коллегам, например, скрипачу Борису Соркину, игравшему у него в оркестре, Эдди рассказывал такой вариант: родился в состоятельной семье, отец имел гостиничный бизнес, что позволило сыну учиться у лучших педагогов. В «колымской автобиографии» Рознер, напротив, подчеркивает тяжелое материальное положение родителей, «не имевших средств для оплаты обучения». «Угроза исключения из… учебных заведений возникала неоднократно в течение всех лет, но благодаря моих способностей и таланта (так в оригинале), мне удалось окончить их бесплатно». В семидесятые годы в интервью западногерманскому глянцевому журналу Bunte, иллюстрированному, гламурному, Рознер упоминал некоего барона, советника коммерции Бруннера. Будто бы Бруннер предоставил подающему надежды юному скрипачу возможность жить на своей вилле в элитном берлинском районе Грюневальд. Барон вращался в высшем обществе, славился меценатством, светскими раутами, и одаренный мальчик якобы однажды выступил на приеме или банкете, который Бруннер устроил в честь президента Германской республики Фридриха Эберта. А еще выхлопотал для Ади государственную стипендию и даже приходился ему дальним родственником. Едва ли отрочество Рознера было столь безоблачным, отмеченным появлением богатого и влиятельного покровителя. Скорее всего, эта история относится к разряду сюжетов для прессы, на которые падки бульварные журналисты. Стал бы Ади в семнадцать лет выступать в злачных местах, если бы упомянутые благодеяния произошли на самом деле? Или неоновые огни джаза сбили паренька с «верного пути», что так часто случалось в разгар ревущих двадцатых?

По словам Ирины, младшей дочери Рознера, никакого благодетеля или импресарио не существовало. Не было и учебы на медика: «Отцу нравилась профессия врача, его племянница впоследствии стала доктором. Позже он сделает всё для того, чтобы я пошла в медицину, и сориентирует сына Владимира в этом же направлении».

Как бы то ни было, 1927 год оказался для Рознера судьбоносным, или, как нынче говорят, знаковым. Юноша начинает музыкой зарабатывать себе на жизнь, выступая как скрипач в барах, ресторанах и кафе. При этом он впервые «соприкасается» с Россией, с Советским Союзом: «питейным заведением», где Ади получил свой «дебютный ангажемент», был бар «Маяковский» на Майнекештрассе, в самом центре «русского пятачка» Берлина, именуемого в народе Шарлоттенград. Совсем неподалеку от «Маяковского» принимали гостей два крупнейших русских ресторана тех лет – «Кулинар» и «Городецкий». С «Кулинаром» всё понятно. Что до «Городецкого», то он назван не в честь русского поэта, но по фамилии своего владельца.

Неуверенность в себе долгое время считалась традиционным качеством тихих и зачастую начитанных еврейских юношей Восточной Европы. Верно это определение или нет, к Рознеру оно ни в коей мере не относилось. Да, Ади много читал, увлекаясь прежде всего приключенческой литературой, не проходя мимо модных детективов Эдгара Уоллеса. Зачастую в круг чтения попадали научные издания, лексиконы и словари – в дальнейшем Рознер сможет поддерживать беседу на английском и французском. Любовь к героям Джека Лондона и Даниэля Дефо приучит к мысли о том, что в жизни не обойтись без находчивости и сноровки, способности выживать в любых предложенных обстоятельствах, включая чрезвычайные. Наконец, самому «создавать обстоятельства». При этом – надеяться в основном на себя, на свои силы. Что касается фундаментальных характеристик, главным постулатом была семейная заповедь, передававшаяся по наследству: ты должен быть на голову выше, лучше, чтобы оказаться вровень с другими.

В консерватории Штерна по классу трубы учился Вальтер Йенсон, старше Ади на восемь лет. Сохранились фотографии, запечатлевшие Йенсона в белом костюме, с характерными, до боли знакомыми тонкими усиками. После Второй мировой он станет одним из первых джазменов ГДР. Бог весть, общался ли Рознер с Йенсоном, но так или иначе Ади начал активно осваивать трубу. Если быть точным – корнет, ее ближайший родственник. Не буду утверждать, что игра на корнете подвластна всякому, но научиться извлекать из него удобоваримые звуки достаточно легко, на мой взгляд, легче, чем мучая скрипку. И все же труба далеко не так проста, как это может показаться. По мнению большинства профессионалов, ее звук формируется не только с помощью губ, но всего корпуса, а инструмент служит лишь «усилителем» звука. Я уже не говорю о том, чтобы играть со свингом, импровизировать, владеть приемами и нюансами, забираться в космос высоких нот.

Ади Рознер в юности

Рознер сделал свой выбор: если уж не кларнет, то корнет тоже хорошо. Четыре десятилетия спустя на вопрос Бориса Соркина, «почему он стал не скрипачом, а трубачом», наш герой отшучивался: «Я заметил, что трубачам больше платят». Бытует версия, что «трубил» Ади «для себя», но однажды пришлось кого-то выручать, как это бывает на премьерном спектакле, когда начинающая актриса оказывается в состоянии заменить капризную примадонну… И дело пошло. Корнет – труба – флюгельгорн… Хотя скрипку Рознер не забросил, она в дальнейшем не раз напоминала о себе – доставались и скрипичные партии. Кроме того, скрипка привила любовь к струнным в джазе, к поиску новых звуковых сочетаний и соответствий (схожим путем шел Арти Шоу в Америке), к постоянной готовности предоставить работу исполнителям на смычковых инструментах (так поступит Гленн Миллер во время войны). Джазовые биг-бэнды в массе своей не нуждались в услугах струнников, и все же корифеи свинга Гарри Джеймс и Томми Дорси запишут многие свои хиты при их участии. А Ади вообще был упрямым парнем. В конце 20-х он услышит игру поселившегося в Берлине американского трубача-виртуоза Артура Бриггса, а в 1938 году в Париже – скрипку Стефана Грапелли. Это лишний раз убедит его в том, что и у трубы, и у «главного симфонического инструмента» колоссальные возможности, причем на трубе нужно играть так же плавно и грациозно, как играют на скрипке.

Знатоки правильно говорят: джазовая традиция не существует в отрыве от поддерживающих ее музыкантов – хранителей огня. Легкая музыка всегда была областью, в которой наравне с людьми, спешащими похвастать корочкой консерваторского диплома, работали и творили талантливые самоучки. Так исторически сложилось, так случается и сейчас, несмотря на то что нынче в любой уважающей себя большой стране можно постигать азы джаза в каком-нибудь приличном учебном заведении. Не забудем, однако, что ни Армстронг, ни Бенни Гудмен, ни Каунт Бэйси систематического музыкального образования не получили.

Да и какая разница, окончил Ади Высшую школу музыки с золотой медалью или (допустим) прервал учебу. Соответствует ли «музыкальная консерватория Штерна» (так Рознер сам ее называет в автобиографии) современному понятию «музыкальная школа», а Высшая музыкальная школа (которую Эдди, по его же собственным словам, посещал параллельно с гимназией) – музучилищу. Главное, что из этого вышло. Как выразился писатель Леонид