свет,

я мог бы быть не извлечен

из косной бездны лет

ни как зола, ни как звезда,

ни как чужак в ночи —

не быть ничем и никогда

вот ужас… нет! — молчи,

дослушай странные слова,

прими уж этот груз,

а дальше — думай голова

и выбирай картуз.

Я говорю, что есть на всем

подобия печать.

Создатель — мир. Но что есть он —

вот славно бы понять.

Тогда б мы проскочили тьму,

тиранящий вираж.

Как? а представь себе одну

фантазийку… мираж…

………………………………………………………

………………………………………………………

Представь себе громадный шар —

не залитый огнем,

но словно мреющий пожар

перемещают в нем.

Зеленоватое стекло,

мразящая броня —

живет, тая в себе тепло

угрюмого огня…

Как все в нем зыблется, дрожит!..

Но различает взгляд

как будто полки, стеллажи,

как бы гигантский склад.

Видна ячеистая мгла —

по сводчатым углам

как будто тени и тела,

какой-то мрачный хлам.

Огонь — а холоден, как лед…

Копилка бытия.

Там время — спит, пространство — ждет.

Там где-то ты и я…

Ну, как она тебе пока

фантазийка, мираж?

Сундук — владелец сундука!

Чудовищный пассаж.

Ничем не сокрушимый сон,

безвременья река,

какой-то смутный эмбрион,

заснувший на века…

Но скучно, скучно, боже мой,

как скучно быть вот так —

в себе самом, самим собой

и более — никак.

Навскидку пробегать с азов

до ижиц бытия

ни слез, ни гроз, ни слов, ни снов

в нем не благодаря.

Ничто не может исцелить

мертвящий все застой,

бесхозный фокусный цилиндр,

набитый, но… пустой —

ни свет, ни ласка, ни вино,

ни боли белизна —

проклятый мир, где все — равно

от купола до дна.

О! — в каждом равенстве есть зло,

как в смерти — решето…

Но нам с тобою повезло,

случилось кое-что…

Что это было? — произвол?

шептание крови?

внезапный точечный прокол

блуждающей любви?

подпольный ток, подмывший грунт?

изюминка? изъян?

мгновенный капиллярный бунт? —

теперь, поди, узнай…

Но совершилось!.. вдруг — живой —

в угрюмое стекло

втянуло зайчик световой

и — началось… пошло!..

О, этот удивленный вздох

и первый взгляд окрест,

веселых звезд переполох,

как при разборе мест.

О, этот праздничный раскат

всемирного ковра

и любованье наугад

всем, что спало вчера.

О, это расправленье мышц,

божественный нарзан,

развязка тьмы и — вдруг! — из тьмы ж

свет, бьющий по глазам.

Как все рванулось к ней, к любви —

лететь, цвести, ползти,

танцуя проходить свои

великие пути,

пленяться каждою игрой,

томиться, смаковать,

купаться в пене огневой,

петь, помнить, узнавать…

И — умирать…

Да-да!.. и умирать!..

Так развивается дитя,

так яблоня растет

из семечка, что сдул, шутя,

по ветру, на восход…

Ничто бесследно не уйдет

и жизнь — бесспорный шанс

на повторение, на взлет,

на то, что — воскрешат…

О да, я — движитель костей,

да, я мешок кишок,

пузырь дерьма, бурдюк страстей —

но я не одинок,

не потому, что не один —

гори оно огнем! —

а потому что мир един,

тот мир, где мы живем.

Ты хочешь большего — изволь:

покуда мир стоит,

есть смерть, страдание и боль,

но и они — мои.

И пусть в конце нас ждут гробы —

чту трепетный обряд:

любить подробности судьбы,

весь событийный ряд.

А ты, свободный, из глубин

вдруг вырванный наверх

в разреженность такой любви?

и быть — как человек?

Иди, попробуй, привяжись,

дай бог тебе найти

любовь и… все, что заполняет жизнь.

Я все сказал… Прости…»

7

156. …сквозь свет

и казался вживленным

в огромный цельнотвердый

но как бы дышащий

кристалл —

157. не враг движенью, нет —

в нем все качалось —

158. но было столько мощи голубой и гордой

что он, казалось, —

159. всего лишь пьедестал

160. на котором

угадывались иного света глыбы, гул, колонны…

161. через стекло

от пестрых теней кралось

чуть холодящее тепло

162. а сверху, сбоку

снова и снова пробивалось

гибкое тончайшее сверло

163. извилистый прокладывая

путь посверкивая алмазным опереньем,

что было —

164. птичьим пеньем

165. а все вместе —

утром, пробужденьем

166. на следующий день…

167. «ну, как, дружок,

удалось ли

тебе немного отдохнуть?

ты, уж, прости, что я тебя замучил…

168. но, ведь, опять же, если посмотреть —

неординарный случай,

169. да и говорил я

не столько для тебя,

сколь