В дамской комнате на автобусной станции она умылась сама, умыла ребенка, позавтракала в буфете и наполнила молоком бутылочку для Рейчел, а потом села ждать одиннадцатичасового автобуса до Атланты. Она не спала почти двое суток, и ей едва хватило духу спросить в кассе билет. За последние четыре месяца она потратила на адвокатов тридцать тысяч долларов, но все без толку. Сбеги она раньше, в чемодане у нее сейчас лежало бы не двадцать тысяч, а пятьдесят, но она не собиралась бежать, пока не проехала мимо парка. Раньше она верила своему адвокату. Верила, когда он говорил, что она с легкостью выиграет процесс, но все вышло совсем не так, а Бетани не сразу догадалась, что адвокат ее надул. Оказалось, что их дом в Грейт-Неке принадлежит не им, а семье Рэнди. Даже «сааб» принадлежит семье Рэнди. А теперь они решили, что ее ребенок тоже их собственность.

Бетани переехала в Оберлин незадолго до знакомства с Рэнди. Она снимала там квартиру вместе с его сестрой Линн, и та ее предупреждала, что он самый красивый мужчина на свете. У него полно было старых подружек, еще из средней школы и колледжа, которые бегали за ним, но он влюбился в Бетани с первого взгляда. Это потому, сказал он ей, что она самая красивая девушка в мире и похожа на него больше, чем родная сестра, с такими же темными волосами и смуглой оливковой кожей. Но вскоре Бетани поняла, что привлекла Рэнди лишь своей редкостной наивностью. Она идеально подходила если не ему, то его семье. Его родители выбирали для них дом, мебель, машины и считали Бетани милейшим созданием. И казалось, неважно, что Рэнди почти не бывает дома. Бетани не задавала вопросов, когда он работал допоздна или по выходным. Так что ему вполне удавалось быть и женатым, как хотели родители, и холостым, как хотелось ему самому. Поэтому когда Бетани, ожидавшая ребенка, заговорила о разводе, он скорее обрадовался, чем огорчился.

Он съехал, когда девочке было пять недель от роду, и вполне бы удовлетворился ролью воскресного папы, если бы не родители. Рейчел была у них внучка первая и единственная, и они готовы были сколько угодно заплатить адвокату, только бы ее не отдать. В суде родители и даже его сестра дали показания против Бетани; они представили ее медицинскую карточку, где было отмечено, что когда родился ребенок и брак стал разваливаться, у Бетани началась депрессия и она принимала «Элавил»[8]. Ее разбирали по косточкам — перед Господом, судом и публикой, — и в конце концов она сама едва не поверила, что ребенку будет лучше без матери. В ожидании окончательного вердикта Бетани обязана была привозить ребенка к отцу каждые выходные. Но Рэнди, с которым они тогда успели много чего друг другу наговорить, заявил, что не желает ее больше видеть. Поэтому родители присылали за внучкой машину с шофером. Каждую пятницу Бетани беспомощно смотрела, как шофер запихивает голосившую Рейчел в детское кресло. Иногда она не выдерживала и отворачивалась, чтобы не смотреть на это. Рыдания дочери были невыносимы, и потом ее несколько часов мучили приступы рвоты.

Так бы и продолжалось от пятницы к пятнице, пока суд не вынес бы окончательного решения, и никогда бы они не попали в жуткий ливень в Нью-Джерси, если бы Бетани не оглянулась случайно в тот самый момент, когда измученный воплями шофер шлепнул по губам ее отбивавшуюся девочку. Но и тогда Бетани, утратившая свою волю, не подбежала к машине и не выхватила ребенка у него из рук. Она так и осталась стоять за дождем из автоматических поливалок, включавшихся по вечерам, она так испугалась, что даже не всхлипнула. На следующее утро она отправилась в банк и в первый раз сняла деньги, чем занималась потом каждый день всю неделю, пока не сняла все до последнего цента и не закрыла их общий с Рэнди счет. В ту пятницу, когда шофер приехал за Рейчел, она не открыла дверь. Она выключила везде свет, села в кухне на пол и баюкала на руках Рейчел, раскачиваясь взад и вперед, пока шофер целую вечность звонил и звонил в дверной звонок. Потом он уехал, а через час зазвонил телефон. Бетани не обращала внимания. Она уложила Рейчел на своей постели, обложив подушками, чтобы не свалилась, и пристроив к губам бутылочку. Телефон наконец замолчал, и сердце у Бетани перестало колотиться так, будто вот-вот разорвется. Но едва она решила, что все закончилось, и пошла приготовить себе хлопьев с молоком, как возле их дома, немногим позже девяти, остановилась машина Рэнди. Бетани села на диван и смотрела, как сотрясается дверь, в которую он стучал все сильнее и сильнее, а когда перестал, то на мгновение подумала, что он сдался. Она забыла, что у него все еще оставался ключ, хотя он все равно смог лишь наполовину протиснуть руку, потому что дверь у Бетани была закрыта и на цепочку.

— Черт побери, — выругался он и крикнул: — Бетани!

Бетани сидела на диване, а он орал на нее через щель. Бетани затаила дыхание. Пока они были женаты, он ни разу не кричал на нее и никогда не обзывал; теперь даже голос был чужой. Потом она сообразила — и мысль эта мелькнула, как молния, — что с тех пор они изменились, оба изменились, и что иначе и быть не может, если они дерутся за дочь.

— Я вышибу эту чертову дверь! — орал он.

Но как ни странно, она и в самом деле не могла пошевелиться. Она не смогла бы его впустить, даже если бы захотела. Дверь выдержала, и Рэнди сменил тактику. Бетани так и сидела на диване, пока вдруг не услышала звон разбитого стекла. Кулаком он разбил окно в гостиной. Бетани, тяжело дыша, бросилась в кухню и принялась рыться в ящиках. Ноги у нее подкашивались, она готова была упасть в обморок, но не упала, а схватила хлебный нож с зубчатым краем и бегом понеслась в гостиную. Рэнди орал на нее так, будто не было ни соседей, ни спавшего в их общей постели ребенка. Он открыл задвижку и поднимал раму, когда Бетани распахнула входную дверь. Была теплая ночь в начале осени, и на ней были только шорты и белая блузка. Она встала в дверном проеме, в белой, сиявшей от лунного света блузке, с длинными, темными наэлектризованными волосами, и замахнулась ножом.

— Убирайся отсюда! — крикнула она голосом, какого и сама никогда не слышала.

Рэнди пошел на нее. В волосах у него блестели осколки стекла, по руке текла кровь, пачкая одну из его любимых голубых рубашек.

— Давай, — сказал он, — веди себя как сумасшедшая. Мне же лучше.

— Я не шучу, — ответила ему Бетани.

Она крепко сжимала нож. Несколько месяцев тому назад у нее только и было забот, чтобы к обеду были бараньи котлетки и какие глицинии посадил садовник, белые или пурпурные. Теперь же, глядя на подходившего Рэнди, она думала о Рейчел, которую у нее могли отобрать ни за что, ни про что, и крепче сжимала рукоятку ножа. Рэнди смотрел на нее тем серьезным, участливым взглядом, который всегда обезоруживал женщин. Когда-то он подумывал об актерской карьере — в старших классах Рэнди играл все главные роли в школьных спектаклях, — и, хотя отец в конце концов уговорил его заняться семейным бизнесом, из него, как видела Бетани, мог бы выйти хороший актер. Он вполне мог заставить тебя поверить в те искренность и участие, которые он так усердно изображал.

— Решение примет суд, — сказал он в ту ночь Бетани. — Нам нет смысла драться.