– Вы его хорошенько проверьте, Мечислав Николаевич, хорошенько! У нас в центральном районе как раз серия квартирных краж недавно случилась.

– Непременно проверю.

– Хорошо. Продолжайте.

– Слушаюсь. Так вот, после того как слесарь открыл стол, Давыдов-младший вынул оттуда связку ключей, одарил Скотникова рублевкой, и тот отправился восвояси. Иван Иванович уже сличил следы на замке с изъятой у слесаря отмычкой и божится, что именно ею они и были оставлены. Сейчас он пишет заключение. Разумеется, я сразу же сообщил обо всем генералу. Его превосходительство уверил меня, что документов дома не забывал и никаких подобных распоряжений сыну не давал.

Чулицкий отхлебнул чая и поставил стакан на стол.

– Ну что я могу сказать. Как всегда – браво. А когда, вы говорите, младший Давыдов убыл за границу?

– Через два дня после вскрытия стола – 29 марта. Батюшку из командировки не дождался.

– Где он сейчас?

– В Дижоне, учится.

– Дижон, Дижон… Это, кажется, к югу от Парижа?

– Не знаю, я во Франции не бывал.

– Так собирайтесь!

Мечислав Николаевич вышел из градоначальства в половине третьего и, еще раз полюбовавшись на новенькую книжку заграничного паспорта, отправился домой обедать. Вкусно поев и поспав пару часиков, чиновник для поручений взял извозчика и велел везти себя на Офицерскую. До начала вечерних занятий оставалось еще около часа, поэтому народу в сыскной почти не было – дремал за столом дежурный агент да из одного из надзирательских кабинетов доносились крики и глухие звуки ударов. Кунцевич решил прийти пораньше, чтобы никто не помешал поработать с бумагами – надо было подбить дела перед командировкой, срок окончания которой известен был одному только Богу.

Чулицкий за неделю, ушедшую на получение заграничного паспорта, постарался его разгрузить, и теперь в производстве коллежского секретаря находилась всего с полдюжины маловажных дознаний. Он внимательно изучал папки с делами, делал пометки, иногда писал на осьмушках листов указания для подчиненных и скрепкой прикреплял бумажки к обложкам дел. К половине восьмого все было сделано. С чувством удовлетворения Мечислав Николаевич сгреб папки под мышку и направился на вечерний развод.

– А вам, господин коллежский секретарь, вот это дельце: со склада купца Мельхиорова на Пятой линии сегодня в полдень мошенническим путем похищено пять подвод москательного товару. Ваш Левиков вроде какую-то ниточку за кончик ухватил, но вы все равно лично проконтролируйте, пожалуйста, Мельхиоров в градоначальстве влиятельных знакомцев имеет, нам лишние попреки ни к чему. Завтра же проверьте, чего там Левиков насобирал.

Кунцевич аж рот раскрыл:

– Завтра? Так я же завтра в Париж должен…

– Отменяется Париж, Мечислав Николаевич. Потерпевшая, мадам Давыдова, подала прошение о прекращении дела в связи с примирением с сыном, поэтому надобность в вашей командировке отпала. Вернется Илья Васильевич домой на вакации, следователь его формально допросит и пошлет дело на прекращение по основаниям, предусмотренным статьей 157 Уложения, так что казенные деньги на заграничные вояжи тратить незачем.

– А я уже и паспорт получил… – растерянно пробормотал Мечислав Николаевич.

– Прекрасно! Он три месяца действителен, а у вас на июль отпуск запланирован, вот куда-нибудь и прокатитесь, только за свой счет. Так, на чем я остановился? Ах да, Мельхиоров…

Воров, совершивших кражу у Мельхиорова, они отыскали за трое суток – мазурики сбыли краденое одному из многочисленных осведомителей Левикова, который не преминул сообщить об этом своему куратору. На допросах злодеи признались в совершении еще нескольких преступлений, в том числе и в хищении книг из располагавшегося на Восьмой линии Васильевского острова книжного магазина-склада «Посредник», которым владел некто Эммануил Карлович Гранде. К удивлению сыщиков, Гранде никакой жалобы по этому поводу ни в наружную, ни в сыскную полицию не подавал. Сей факт весьма заинтересовал Мечислава Николаевича, и он решил лично побеседовать с задержанными.

Воровали трое – Захар Иванов Анисимов по прозвищу Злоб, Илья Харитонов Кустов и Яков Михайлов Козляков. Первые двое судимы неоднократно, последний был первоходом. Именно с него и решил начать дознание коллежский секретарь.

– Скажи мне, Яша, это кто же вас книжки воровать надоумил?

– А че? Книжки, они же дорогие, иная рупь, а иная и два целковых стоют!

– Ну, то, что книги сейчас дороги, я и без тебя знаю, чай в книжные магазины хожу. Кому вы их продавать собирались?

Допрашиваемый почесал голову:

– А вот здесь промашка у нас вышла, барин. Хотели мы их на Александровский рынок снести к энтим, как их, букванистам?

– Букинистам.

– Во! Им хотели продать, но они не брали – боялись, понимали, откуда книжонки-то. Злоб уж и на вес их предлагал – по красной за пуд, все равно не брали. «Сегодня, – грят, – возьмем и денег вам заплатим, а завтра хозяин за ними с полицией придет и придется их бесплатно отдавать».

– Это сколько ж вы книг утащили, коли пудами их сбывать пытались?

– Ой, много, барин, – ответил Козляков не без гордости. – Пять ящиков.

– И как же это вам удалось?

Задержанный развалился на стуле и закинул ногу на ногу:

– Дык энто же я все и придумал!

– Ты? – как бы не доверяя словам Яшки, переспросил чиновник.

– Я! Я к этому Мануилу Карлычу на поденку несколько раз нанимался, когда только в Питер из деревни пришел. Кажные две недели по понедельникам он снаряжает подводу и развозит книжки по разным местам. Для того берет двоих погрузчиков – чтобы, значит, мы ему подводы нагружали, а в местах, куда книжки привозим, разгружали. Вот мне в голову и пришла мыслишка – подрядиться подводу загрузить, а выгрузить там, где нам надо. Подвода-та и возчик у Карлыча свои, а вот погрузчиков постоянных нет. Пришли мы с Илюхой в понедельник к семи утра, Карлыч меня узнал и без разговоров нанял. Загрузили мы подводу и пошли рядом с ней. Грузились с черного хода и на прошпект дворами поехали. В одной из подворотен Злоб к возчику с ножом пристал и велел не пищать, коли жить охота. Скрутили мы его быстренько, рот тряпкой заткнули, на голову рогожный мешок надели, положили в подводу, промеж ящиков, и двинулись в Галерную гавань. Там в одном анбаре ящики выгрузили, лошадь до Семнадцатой линии я довел и отпустил, она небось домой и вернулась. Ловко?