Но врать почти не пришлось.

28 июня, перед Петровым днем, вечерних занятий не было, и Мечислав Николаевич собирался уйти со службы пораньше – постоянно жившая на даче сожительница надавала множество поручений, для выполнения которых надо было бегом обежать с десяток лавок и магазинов. Они снимали дачу в Новой деревне. Средства позволяли поселиться в более престижном месте, но забираться далеко от города не давала возможности служба. А тут, хоть и с «протекцией» и «продуванцией», зато всего час на конке и только одна пересадка. Да и до любимой Лизой «Аркадии» рукой подать.

Мечислав Николаевич отщелкнул крышку и посмотрел на часы. «Половина третьего. Я думаю, Михаил Фролович не обидится, если я на полчасика меньше сегодня послужу Отечеству. Впрочем, чтобы обидеться, ему про это сначала узнать надобно, а я ему ничего говорить не буду. Уйду по-английски». Коллежский секретарь захлопнул крышку и открыл дверь. На пороге стоял начальник. «Мысли читает», – чиновник для поручений аж отпрянул.

– Далеко ли собрались?

– К вам, Михаил Фролович, доложить по делу Чунова.

– Потом, потом. Вас просила срочно явиться к ней мадам Давыдова.

– Давыдова? – Кунцевич старался припомнить, что это за мадам.

– Софья Порфирьевна, супруга его превосходительства шталмейстера Давыдова.

– Ааа! А зачем я ей понадобился?

– Хочет, чтобы вы занялись розысками ее сына.

– Он что, пропал?

– Пропал.

Ее превосходительство временно проживала в квартире члена совета министра народного просвещения Аркадия Евгеньевича Пфовиуса – близкого друга семьи.

Радушный хозяин предоставил в полное распоряжение Софьи Порфирьевны две прекрасно меблированные комнаты – спальню и будуар своей супруги, которая в это время отдыхала на одном из заграничных курортов. Однако принимала коллежского секретаря ее превосходительство в гостиной.

Это была сорокалетняя молодящаяся дама, с еще явно выраженными следами былой красоты.

Войдя, Мечислав Николаевич поклонился и получил разрешение присесть рядом.

Изучали его физиономию довольно долго. Наконец ее превосходительство изволили заговорить:

– Так это вы установили, что к краже моих драгоценностей причастен Илья?

– Мадам, все улики говорят…

– Ах, не оправдывайтесь. Я прекрасно знаю, на что способен мой сынуля, поэтому ваше открытие меня не поразило. Узнав о краже, я немедленно выехала во Францию, но сына нигде не нашла. Очевидно, что он от меня скрывается. Вы должны отыскать сына и мои бриллианты, если, конечно, он еще не успел их прокутить. Вы сможете это сделать?

– Я постараюсь, ваше превосходительство…

– Это не ответ. Вы должны не постараться найти, а именно найти и того, и другое. Когда вы сможете отправиться?

– Ээээ. Надобно получить разрешение начальства…

– Считайте, что вы его получили.

– И я не при деньгах, мадам.

– Сколько вам нужно?

Мечислав Николаевич пожал плечами:

– Я не знаю, я в Париже никогда не бывал.

Давыдова начала считать:

– Дорога обойдется рублей в двести в оба конца, пять франков в день на гостиницу, еще столько же на провизию, итого десять франков… Сколько времени вам понадобится?

Кунцевич только пожал плечами.

– Возьмем три недели, двести десять франков, или, – барыня замялась, – а, пусть будет двести пятьдесят, то есть сто рублей для ровного счета. Итого триста рублей.

Генеральша позвонила, и в гостиную тут же вбежала горничная.

– Когда барин обещал быть, голубушка? – спросила Софья Порфирьевна.

– К пяти-с.

– Спасибо, можешь идти. – Генеральша повернулась к коллежскому секретарю. – В шесть я пришлю вам деньги с посыльным. Завтра сможете выехать?

– Смогу. Но…

– Отлично. Как только обнаружите сына, пришлите мне телеграмму. Не смею вас больше задерживать.

Кунцевич поднялся:

– Для того чтобы выполнить ваше поручение, мадам, мне недостаточно трехсот рублей.

Барыня удивилась:

– Почему же? Я вроде все верно сочла. Не хватит, телеграфируйте, я пришлю еще.

– Дело не в деньгах, ваше превосходительство. Мне нужны сведения.

– Какие сведения?

– Доводилось ли вам когда-нибудь серьезно болеть, мадам?

Семья шталмейстера Давыдова состояла из жены его Софьи Порфирьевны, урожденной Навруцкой, сына Ильи, 21 года, и дочери Натальи, замужней дамы 23 лет. После окончания средне-учебного заведения Илья продолжил образование за границей на юридическом факультете Дижонского университета. Юноша отличался острым умом, хорошо учился, но вел себя далеко не безукоризненно, предаваясь всем тем порокам, которым предаются сверстники его круга. Шталмейстеру то и дело приходилось платить по векселям своего шалопая. Осенью 1900 года Илья заболел воспалением легких. Софья Порфирьевна примчалась к нему в Париж и находилась при сыне до полного его выздоровления, почти два месяца, сначала в столице Франции, а затем в Ментоне, куда он был перевезен по совету врачей. Ввиду большого пропуска лекций Илья не смог успешно сдать все экзамены и после зимних вакаций должен был выдержать переэкзаменовку. На каникулы он приехал домой. И в один далеко не прекрасный день…

Генеральша прервала рассказ и посмотрела на Кунцевича:

– Вы же видели его превосходительство?

– Да-с.

– Он же старик! Дряхлый старец. Он почти на тридцать лет меня старше. Он ложится спать в девять вечера! А мне хочется света, музыки, танцев, мне движения хочется, жизни, понимаете? Я молода и недурна собой. Неужели я должна была себя похоронить заживо?