Рассел достал другую папку.

– Не нужно, – отмахнулся Эйссинджер, – я его помню. Можно, конечно, попробовать. Но я бы сделал иначе. Нужно использовать его в качестве реальной поддержки нашего основного агента.

– Я вас не понял.

– С одной стороны, Шахвани ничего не известно и он не опасен нам в этом плане. А с другой стороны, можно использовать его для продвижения нашего агента. Например, если агент разоблачит связи Шахвани или его бывшего покровителя. Нужно подумать о таком варианте.

– Интересное предложение. Наши аналитики подумают. И наконец, третий кандидат. Маджид аль-Фаради. Представитель известной ливанской семьи шиитов, близкой к руководству «Хезболлы». Он работал в лаборатории профессора Гюльсум Сайед, которую мы до сих пор не можем найти. Сейчас он в Англии, стажируется в Кембридже. Мы держим его под особым контролем – ведь он химик, а всех мусульманских ученых физиков и химиков мы взяли на особый контроль сразу после событий одиннадцатого сентября. Но он пока очень молод. Это был «полуслепой» кандидат.

– Надеюсь, что вы отстранили от него тех идиотов, которые с ним работали?

– Мы их давно отозвали.

– И в результате у нас ничего нет, – сделал вывод Эйссинджер. – Один агент заморожен, другой вне игры, третий вообще вернулся в Лондон. Это все, что мы имеем.

– У нас есть определенные успехи в Ираке, где нам удалось внедрить…

– Я спрашиваю про Кандагар.

– Ничего, – ответил Рассел, – чужого человека они не пускают. И любого, кого мы пытаемся внедрить, сразу вычисляют.

– Девять лет, – напомнил Эйссинджер. – Если бы кто-нибудь нам сказал, что за девять лет мы не сумеем найти нужных нам людей, я бы не поверил.

– Мы делаем все возможное, – вздохнул Рассел. – Одновременно прослушиваются миллионы телефонных разговоров по всему миру. Сотни операторов проверяют все посланные сообщения по Интернету, наши эксперты отслеживают все банковские операции в мире, мы следим за любыми перемещениями через спутники. Но даже наши спутники ничего не могут заснять, когда они передвигаются в своих пещерах.

– Это не оправдание, – возразил Эйссинджер. – Ведь они выходят и взрывают наши самолеты и поезда, убивают сотни и тысячи людей… Наши промахи слишком явно демонстрируют нашу уязвимость. Я еще не услышал, как мы будем проверять информацию, полученную от израильтян.

– Мы попытаемся проанализировать и проверить эти сведения по всем нашим каналам.

– Это общие слова. А свой источник израильтяне нам никогда не укажут. И еще… Наши очевидные промахи в Афганистане и Пакистане связаны с тем самым противником, которого мы называем «Козырным валетом». И мы до сих пор не знаем ни его имени, ни его местонахождения.

– Мы предполагаем, что это офицер спецслужб Пакистана, – сказал Рассел.

Каждый иракский политик был помечен разведкой определенной картой и мастью. Все известные политики Саддама Хусейна, как и он сам, были в этой колоде под каждой конкретной картой. Теперь для борьбы с афганскими талибами была придумана такая же колода карт. И неведомый «Козырной валет» пиковой масти доставлял множество неприятностей американцам и их союзникам.

– Но вы пока не узнали ничего конкретного? – уточнил Эйссинджер.

– Нет, – мрачно ответил Рассел. – Мы делаем все, чтобы узнать его имя или хотя бы вычислить, где он может скрываться. Но пока у нас ничего не получается.

– Он нас переигрывает, – безжалостно сказал Эйссинджер.

– Да, – согласился Рассел. – Выходит, что так.

Эйссинджер нахмурился. Ему было неприятно слышать подтверждение собственных неутешительных выводов.

– Нужно обратить внимание на поездки в США, Канаду, Великобританию, Шенгенскую зону всех подозрительных людей, – предложил он. – Проверять всех представителей других государств – тех, кто больше двух раз выезжал и въезжал в эти страны за последний год.

– Нам придется проанализировать поездки миллионов людей, – напомнил Рассел.

– Значит, нужно это сделать. Пусть наши аналитики еще раз продумают, где и как может быть нанесен удар. Особенный упор на атомные станции, на электростанции. Все химические лаборатории, все экспериментальные площадки. Даже если это будет Большой адронный коллайдер. Нужно понимать, что мы имеем дело с оппонентами, которые не остановятся ни перед чем. Количество человеческих жертв их не ужасает и не трогает… Чем больше, тем лучше. Если у них получится взорвать Нью-Йорк и погубить пятнадцать или двадцать миллионов жизней, они, не колеблясь, это сделают. Поэтому я считаю, что у нас очень мало времени. Нужно проверять самые невероятные версии; если они могут прийти в голову нашим сотрудникам, то, значит, их могут придумать и наши оппоненты.

– Можно я спрошу, почему вы все время называете их нашими «оппонентами»?

– А как иначе мне их называть? Мусульманскими экстремистами? Но среди наших людей много мусульман. Террористами? Но там есть интеллектуалы, которые не считают себя таковыми; даже религиозные деятели, которые готовы освятить все подвиги своих фанатиков. Обычными фанатиками? Не подходит. Там далеко не все фанатики и не все такие уж зомбированные кретины. Они уже доказали, что умеют планировать и осуществлять даже такие исключительно сложные операции, как захват сразу нескольких авиалайнеров. Это умные, высокоорганизованные, смелые и очень современные противники, которые в перспективе могут не только нанести нам непоправимый урон, но и победить. Никогда не нужно недооценивать своих врагов – это самый верный путь к поражению. Если вы помните, Рассел, то в декабре сорок первого американцы явно недооценили мощь японского флота, и мы получили Перл-Харбор. Потом мы считали, что наша атомная монополия продлится довольно долго, но русские очень быстро взорвали свою водородную бомбу. Мы лидировали в освоении космоса, а они первыми запустили туда человека. Мы считали вьетнамскую войну легкой прогулкой для наших ребят – и потеряли там пятьдесят тысяч человек. Каждый раз, когда мы недооценивали своих оппонентов, мы получали очень неприятный щелчок по самолюбию. И поэтому моя задача – не допустить этого очередного щелчка.

– Израильтяне больше не дали нам никакой информации? – уточнил Рассел.

– Им известно только приблизительное время. День «Х» наступит через пять или шесть месяцев. Я надеюсь, вы понимаете, что мы не можем сидеть и спокойно ждать, когда они попытаются провести свою акцию.

Это место находилось недалеко от Загорска. От центра Москвы сюда можно было добраться примерно за час. Черная «Ауди» мягко притормозила у небольшого здания, находившегося в конце улицы. На здании висела табличка, извещавшая, что здесь находится лаборатория санэпидемстанции. Во дворе этого строения всегда стояла санитарная машина, припаркованная недалеко от шлагбаума. Место было безлюдное и уединенное. На соседних улицах шепотом рассказывали, что на станции усыпляют больных бешенством собак. Некоторые даже уверяли, что слышали лай несчастных животных, находившихся внутри здания. Возможно, это были бродячие псы, слонявшиеся рядом с железной дорогой, но многие жители Хотькова верили в столь ужасные слухи и не пускали в ту сторону своих детей.