Кто-то говорит:

— Да это же «швейные машинки»!

Один из ветеранов объясняет, что это легкий биплан, который обычно действует по ночам, сбрасывая подвешенные на парашютах осветительные ракеты для освещения целей противника. После этого он сбрасывает небольшие бомбы, главным образом осколочные. Пилот может выключить двигатели и, подобно планеру, бесшумно парить над целью. Противник обнаруживает его тогда, когда уже поздно бить тревогу. Фронтовики называют этот самолет «швейной машинкой» за характерный стук, издаваемый его двигателями.

Ветеран продолжает:

— Кстати, эти цепочки огней — следы трассирующих снарядов 20-мм спаренного зенитного орудия, которые пытаются сбить такую «швейную машинку».

Потрясающее зрелище. В ночном небе вспыхивает все больше отдельных огней и новых огненных цепочек. Странно, но мы ничего не слышим. Ощущение такое, будто смотришь немой фильм.

29 октября. Начинается новое утро, а наш моральный дух на нуле. Вот уже час как моросит мелкий дождь, и часть моих сослуживцев вслух выражает сильное неудовольствие по этому поводу.

Дождь усиливается и сопровождается сильным ветром. Здесь, в России, мы впервые сталкивается с действительно паршивой погодой. Порывы ветра становятся все сильнее и сильнее, а на открытом пространстве не видно никакого пристанища. Струи дождя хлещут нам в лицо, как острые иглы, барабанят по каскам, которые мы поспешили надеть. Ветер сильно треплет наши плащ-палатки, которые плохо спасают от непогоды. Они противно хлопают по ногам, обтянутым насквозь мокрыми штанами, а холодный ветер настолько силен, что в любую минуту можно свалиться на землю.

Мы с трудом движемся вперед.

Проходит несколько часов, и мы, наконец, видим вдали какую-то деревню. Дождь прекращается. Находим несколько пустых сараев, и устало опускаемся на землю. В деревне царит оживление. Повсюду снуют рядовые и другие военные чины. Все строго по уставу приветствуют друг друга. Неужели мы уже добрались до передовой? Судя по всему, это место «захвачено» штабными и писарями — «организационно-административными службами и командным пунктом штаба полка», как витиевато и не без иронии выразился Марцог. Наш начальник эшелона, по слухам, распорядился о постановке нас на довольствие.

Слухи вскоре подтверждаются, и мы получаем обильные порции ячменного супа с кусочками мяса. Горячая пища неплохо подкрепляет нас. После супа все чувствуют себя значительно лучше. Что же будет дальше? Ждем… Спустя какое-то время нам сообщают: предстоит преодолеть расстояние в восемь километров. В нас пробуждаются новые силы. Хотя тело ломит от усталости, а на ногах у всех свежие мозоли и потертости, нам удается пройти последний участок пути примерно за полтора часа, это весьма неплохо, если учесть тяжесть того груза, который нам приходится нести.

Многие пересказывают новый слух — на месте назначения нас погрузят на машины. Тем не менее, машин мы не находим. Нам снова приходится ждать.

Грузовики приезжают поздно, когда уже начинает смеркаться. Едем в темноте и приближаемся к мосту, перед которым скопилось много других автомобилей. «Река Дон», — слышу я чей-то голос у себя за спиной. Дальше едем по главному пути подвоза. Фары выключены из опасения привлечь внимание русских самолетов. Вдали слышатся звуки бомбежки.

Через несколько часов останавливаемся где-то посреди домов. Здесь нам предстоит разместиться на ночлег. Слышим далекие раскаты грома, небо освещается заревом пожарищ. Да, Сталинград совсем рядом. Настроение у нас уже не такое, каким было всего неделю назад. Все измотаны ожиданием и долгим маршем. Реальность сильно отличается от наших представлений о боевой обстановке в этих краях.

Наконец-то мы добрались почти до самого места назначения. Посмотрим, как все будет дальше. Через секунду усталость берет свое, мои веки тяжелеют, и я засыпаю.

30 октября 1942 года. Подъем в шесть утра. Снаружи еще темно. Завтракаем, пьем горячий кофе. Никто точно не знает о сложившейся боевой обстановке. Слухи, как обычно, самые разные. Кто-то утверждает, что мы еще не добрались до места, другой говорит, что от нашей дивизии остался только один полк. Нам предстоит отправиться от этого места в Сталинград. Кто-то сказал, что численный состав здешних частей сильно уменьшился и мы прибыли в качестве пополнения. Еще один слух — в данный момент от полка осталось лишь две роты. Для простого солдата слухи часто являются единственным источником информации. Даже если они и не соответствуют действительности, в них все равно обычно есть хотя бы крупица истины.

Скучаю по обер-ефрейтору Марцогу и другим солдатам из роты для выздоравливающих, с которыми познакомился в Инстербурге. Похоже, их тоже отправили вслед за нами. Раздается привычная команда: «В две шеренги стройся!» Мы строимся так, чтобы во второй шеренге всегда стоять рядом. Здесь все, кроме Мальцана. Нас 90 человек.

— В 1-й батальон 21-го полка! — командует молодой обер-лейтенант.

Ближе к полудню забираемся в грузовики и в четыре мерседесовских бронетранспортера. На борту машин эмблема дивизии — скачущий всадник в кружке. Сижу рядом с водителем в восьмиместном транспортере. Едем по главному пути подвоза, широкой дороге, плотно забитой различными транспортными средствами. Поверхность дороги ровная и гладкая, она протянулась по всей степи. Такое ощущение, будто она прочерчена ровно, как будто по линейке. Время от времени вижу съезды в сторону, повороты и перекрестки с указателями — названиями частей и местных деревень.

С быстротой молнии нас облетает новый слух: еще неизвестно, попадем мы в Сталинград или нет. Спрашиваю об этом водителя с погонами обер-ефрейтора. Он отвечает, что мы едем не в Сталинград, а на так называемые зимние квартиры. Это место, где располагаются обозы, — дело в том, что они не могут попасть в Сталинград. Отсюда осуществляются перевозки продовольствия и боеприпасов в наши части, находящиеся на северных окраинах города.

31 октября. Зимние квартиры располагаются недалеко от колхоза. Вокруг бескрайняя степь. С одной стороны от нас — глубокий и длинный овраг, такие здесь называют балками. Эти овраги — естественного происхождения, их много среди волжских степей. Их глубина порой составляет пять-шесть метров. Балка способна стать надежным укрытием для целого батальона. Нас встречает гауптвахмистр, на солдатском жаргоне — spiess, или «ротная матушка». Он сообщает нам, что мы вливаемся в дивизию с богатыми боевыми традициями, во время польской и французской кампаний она была кавалерийской дивизией. Далее гауптвахмистр объясняет, что дивизия особо гордится старыми кавалерийскими обозначениями: фельдфебель здесь зовется вахмистром, а рота — эскадроном. Батальон называется словом abteilung, а капитан — риттмейстером.

— Так точно, герр гауптвахмистр! — рявкаем мы в ответ на вопрос, все ли нам понятно. Тридцать один человек, и я в том числе, попадает в 1-й эскадрон, остальные — в другие эскадроны, которые дислоцируются неподалеку от нас. Затем нам сообщают, что до этого в нашем эскадроне оставалось всего 26 человек.