В избранной теме таились и новые западни, не только писательские, но и упомянутые ранее – идеологические. Но если бы человек оглядывался на все это, то, вероятно, никогда ничего толкового не написал бы. Итак, я решил написать о сербе, который стал кем-то другим. Меня интересовало это «другое». Даже не столько, сколько это «серб», хотя даже если бы я и захотел, то не смог бы отделить его от Другого. Если бы я погрузился совсем глубоко, то признался бы, что меня, в сущности и в действительности, интересовало исключительно существование перехода из Одного в Другое, само это действие.

И я погрузился в исследование, поиск, накопление, отбор, принятие и отказ… Короче говоря, в так называемый сбор материала. Но и в этой собирательской деятельности следовало руководствоваться каким-то методом или, по крайней мере, последовательностью действий. Сведения, будучи чем-то вроде лейтмотива процесса, всегда могут возникнуть из ниоткуда и влиться в ряды уже накопленных. Впрочем, они чаще всего так и возникают, как бы попутно и почти случайно, словно привычка заставила их самостоятельно обнаружиться и явиться автору. Между тем были и другие пути, ведущие к важным деталям. Одним из них были поиски следов героя. Так, я в течение нескольких лет (параллельно с другими способами изучения темы) посетил многие главные, если не все, места, по которым ходил или в которых работал Мехмед-паша Соколович: Вишеград с окрестностями и большую часть Восточной Боснии, Западную Сербию (включая реку Дрину), Герцеговину с Дубровником, Воеводину с Южной и Центральной Венгрией, ее западную часть с центром бывшей Австро-Венгерской империи – Веной, всю Болгарию в ширину (или, точнее сказать, в толщину), бывшую столицу Османской империи Эдирне / Едрене, а потом сердце державы – Византий / Царьград / Стамбул / Истанбул, а также все моря в ее окрестностях (Адриатическое, Черное, Мраморное, Эгейское). Поиски я завершил в Юго-Западной Турции и в самом конце – на Принцевых островах. Везде я побывал по несколько раз. И только Персия оказалась вне досягаемости. Мне помешали войны по соседству с Турцией – в несуществующей сегодня Персии. До этого войны вокруг Сербии, в несуществующей сегодня Югославии, помешали мне кое-что углядеть в собственном дворе. (Белград, бывший для меня решающим местом, подразумевался мною как топоним. Впрочем, с него все начиналось, на нем почти все и закончится.)

Другим параллельным изучением посредством путешествий стало посещение архитектурных чудес зодчего Мимара / Коджы / Синана, второго образа будущей книги, современника Мехмед-паши. Посетил я и особу по имени Орхан Памук, равно как и В. Б-а, с которым я встречался чаще всего. Двое последних были второй парой другого действия запланированного романа.

Эти четверо стали главными действующими лицами данной книги (правда, представленными в разных ее главах) – она всех их и втянула в заговор против истории, которую я знал.

Перед самым концом

Перед смертью, естественно, была жизнь. Долгая и богатая. Сильная, но неуверенная. Насколько его, настолько и чужая. Обладание собственной жизнью время от времени выскальзывало из его рук. Если бы речь шла о Боге – царе царей или божьем посланнике, выбор был бы простым: Мухаммед или Христос. Или оба одновременно. Но кто-то или, скорее всего, нечто совсем иное время от времени присваивало себе его жизнь и лишало важнейшей возможности решить самому, кому именно он должен принадлежать.

Может, это само по себе и не стало бы неразрешимой загадкой, если бы эта проблема с возрастом не возникала так часто и упорно. Даже сверх всякой меры. Поскольку он не мог найти тому легкое и понятное объяснение, он и не сумел ее разгадать. А когда на бремя лет сваливается Тайна, жизнь превращается в кошмар. Возможно, приближение (или, иначе говоря, желание) смерти сделало свое дело; запах ее близости мог изменить уже усвоенную и тысячу раз проверенную картину мира, вывернуть ее наизнанку и превратить в совершенно отвратительную истину. Но он даже такой не заслужил! Он думал, что согласился бы в своем бессилии на самую страшную, но только не на такую.

Он никак не хотел принять два возможных объяснения. Первое подразумевало: на то воля Аллаха! Этому нельзя и невозможно было противиться. Понятно. Но поскольку это был его разговор с самим собой, то ни обществу тут нечего было делать, ни Аллаху.

Второе объяснение никак не могло обойтись без Всемогущего. Можно было сказать, что именно для него выковали Судьбу. Но и ее он не принимал, поскольку это выдумали немощные, чтобы оправдать собственное бессилие.

Истину он постиг – вот в чем ирония! – когда лезвие ножа вонзилось в грудь: он обладал своей жизнью только наполовину. Второй ее половиной обладала другая половина его личности. Или, точнее говоря, первая по порядку, которая предшествовала ему в Сербии и Боснии.

Он был и турок и серб. И серб и турок.

Какое облегчение.

Умереть.

После начала

Планирование структуры романа подразумевает два начала и два конца или два вида начала и конца. Одно начало и конец касаются самого действия: как и когда начать и когда закончить. Для читателя это, пожалуй, самая важная тайна книги. Для писателя же самой значительной могла бы стать другая тайна, та, которая относится к началу и концу идей, которые щекочут автора. Точнее говоря, какой вопрос или какая проблема заставили автора вообще задумать книгу, вынудили оттолкнуться от этой идеи / проблемы и начать писать, и что это за желательная, заключительная идея, которая могла бы завершить книгу.

Еще когда структура этой книги была для меня весьма абстрактной и скрывалась в густом тумане, я знал, что ее герои предлагают мне возможность создать богатый рассказ о национальном самосознании и сознаниях, а также об их изменениях. Это могло бы стать так называемой стартовой позицией, с которой просматривается и финиш: что происходит с людьми и их окружением, если им случается обрести двойное национальное самосознание.

Главный спусковой крючок этого романа, Мехмед-паша Соколович, принял от моего имени решение о причине и поводе написания. (Вспоминаю, как в начальной школе нас готовили к логике, которую предстояло изучать в гимназии, но одновременно и к логике жизни, а на примерах войн учили различать причину и повод. Большинству это не давалось, а если и давалось, то с большим трудом. Тем не менее я, как и все прочие, после тяжких трудов усвоил раз и навсегда: причина долго и основательно подготавливается, а повод можно и придумать, потому что он просто рычаг для приведения в действие давно задуманного плана. Больше всего нас любили обучать на примере Первой мировой войны.)

Итак, причиной заняться Баей Соколовичем явилось знание того, что в результате знаменитой дани кровью его увели в Турцию, когда ему было уже восемнадцать лет (!), и был он вовсе не малым дитем, которое вряд ли в состоянии запомнить, откуда оно родом. Я задался вопросом: почему в будущие янычары забрали взрослого парня? Это весьма необычный для турок поступок – забрать у сербских родителей ребенка, который уже не был совсем или в достаточной степени маленьким. Турки, готовив детей к службе в своей армии, не запрещали им помнить свои корни, но по праву считали, что чем меньше сохранится у них воспоминаний о родных краях, тем меньше они к ним будут привязаны.