Одна из стен была почти полностью увешана зеркалами от пола до потолка, в медных рамах, и там собралось несколько его отражений, которые будто глазели на него в окно. Изможденные продолговатые лица, лысые головы. Рты у них шевелились, но звука не было слышно. Это началось недавно, у него только в последние несколько дней появились склонности зеркальщика. Теперь оставалось только ждать, когда он услышит их голоса. Они могут в какие-то мгновения давать ценные советы или показывать отрывки событий будущего или картины далеких мест, но однажды они выберутся из своего зеркального мира. Когда это наконец случится, они либо убьют, либо заменят его. Какая перспектива его больше пугала, Фюример не мог понять.

«Если другие мои иллюзии не прикончат меня раньше».

Это не имеет значения. У него будет его бог, а боги меняют все.

Один из двух оставшихся доппелей – его Кёниг звал Отречение – потянулся к нему и зашептал на ухо:

– Приятие готовит против тебя заговор.

Кёниг отпихнул доппеля.

– А ты нет? – Он рассмеялся, будто залаял, без малейшего намека на веселье.

Беспокойство и Отречение, склонив головы, попятились от сердитого взгляда Кёнига. Только Приятие, стоявший лицом в угол, оставался невозмутимым.

– Тебе нельзя ему доверять, – прошептал Отречение. – Приятие хочет занять твое место.

– А тебе я доверять могу?

Отречение не поднимал лица, но Кёниг разглядел скупую улыбку.

– Конечно же нет. В конце концов все нас бросают. Например, наши родители.

– Мои родители, – огрызнулся Кёниг. – Вы все лишь иллюзии.

– Твои родители, – мягко поправился Отречение. – Если тебя может бросить мать, то кто же на это не способен? Вот почему я существую. Может быть, я и иллюзия, но для тебя я – реальность.

Возник четвертый доппель, который выглядел как совсем юный Кёниг. На заплаканном лице можно было прочесть все утраты брошеного ребенка, который внезапно понял, что ни единой душе в мире нет до него дела, если не считать тех, кому интересно как-нибудь его использовать. Кёниг сосредоточился на настоящем и прогнал этого доппеля. Было не время тревожиться о старых ранах, пусть они и успели нагноиться.

– Вот и твой любимчик, ученый, – сплюнул Отречение с яростным отвращением.

– Он мой друг.

– У нас не бывает друзей, – ответил Отречение. – Настоящих друзей.

Несмотря на правоту доппеля, у Кёнига все же сжались челюсти от злобы так, что заскрипели зубы. Они были друзьями в прошлом, до того как он решил создать бога.

– Он полезен, – ответил Кёниг.

– Он нас ненавидит, – предостерег Отречение. – Тебе нельзя доверять ему. Он психически здоров.

– В тот день, когда ты посоветуешь мне кому-нибудь поверить, я сразу пойму, что попал в большую переделку.

– В этом отношении я должен согласиться с Отречением, – встрял в разговор Приятие и тут же снова уткнулся в угол, когда Кёниг бросил в его сторону предостерегающий взгляд. – Мне кажется, мы ему не нравимся, – прошептал доппель. – Я думаю, и тебя он тоже не любит, – добавил он, глянув на Кёнига. – Он думает, что ты украл его идею.

– Мне нет дела до того, нравлюсь я ему или нет. Мне просто нужно, чтобы он был полезен.

Приятие ухмыльнулся, будто понимая, что это ложь.

* * *

Ауфшлаг Хоэ, главный ученый Геборене Дамонен, вошел в покои Кёнига и низко поклонился, изо всех сил стараясь не обращать внимания на доппелей верховного жреца. Они же, в свою очередь, метали в его сторону взгляды, полные ненависти и презрения. В хорошие дни он задумывался о том, какой вывод можно сделать из этого касательно мнения Кёнига о верховном ученом. В дурные дни подумывал, не убить ли ему помешанного теократа.

«Итак, каким же днем окажется сегодняшний?»

Но могущество Кёнига как гефаргайста было вне всякого сомнения. Ауфшлагу достаточно было провести всего несколько минут в присутствии главного жреца, чтобы поразительная гениальность, провидение и глубина понимания, которыми обладал Фюример, совершенно ошеломили Хоэ. Сам масштаб планов Кёнига вызывал благоговейный ужас. Фюример был не из тех, кто мыслит мелко. Он оперировал вечными категориями.

Сомнения закрадывались уже позже. Ауфшлаг бессонными ночами задавался вопросом о том, кто же на самом деле Кёниг: гений или погруженный в бредовые иллюзии сумасшедший. Как же трудно было понять это наверняка.

Восприятие являлось реальностью; это гайстескранкен понимали очень хорошо. Оно служило им источником силы, делало их особенными и выделяло среди общей массы обыкновенных людей. Но Ауфшлаг понимал. Его опыты позволили ему узнать истину:

Все они были просто безумцами.

Как и Кёниг – безумец. «Каким же должно было быть у человека ужасным детство, чтобы он стал таким, как Кёниг?» Интересный вопрос. Возможно, он с этим позже поэкспериментирует.

Ауфшлаг наблюдал за человеком, который когда-то был ему самым близким другом. Они познакомились, будучи прислужниками у Геборене. Хотя оба пришли к этой религии, о которой раньше почти никто не слышал, по разным причинам, их судьбы переплелись. Когда они стали настоящими друзьями – возможно, в тот день, когда Ауфшлаг рассказал Кёнигу о своей идее? «Это же моя идея была, правда?»

Ауфшлаг снова поклонился, когда Кёниг наконец соблаговолил посмотреть в его сторону. Только тогда Ауфшлаг заметил, что подол его светло-синего одеяния потемнел от пятен крови. Он выпрямился, на мгновение встретившись взглядом с серыми глазами Фюримера. По крайней мере теперь он был уверен, что перед ним именно Кёниг, а не один из его доппелей. Эти глаза, серые, как будто все краски из них куда-то унесло, впивались в него. Хоэ чувствовал, как его личность разбирается слой за слоем и тщательно изучается. Кёниг продолжал смотреть и не отпускал его. Ауфшлаг не мог шевельнуться. Его пригвоздило к месту.

«Это как раз один из тех самых дней». Все сомнения покинули его, как будто кровь, хлещущая из рассеченной бедренной артерии. Кёниг был тем, за кем нужно идти следом, человеком, который видел в богах их подлинную сущность. Эти глаза видели будущее.

Ауфшлаг пошатнулся, когда Кёниг наконец отвел взгляд. Он подождал мгновение, чтобы не так быстро стучало сердце. Пристальное внимание доппелей чувствовал кожей; ему казалось, будто по ней ползают ядовитые пауки.

Один из доппелей – Ауфшлаг не мог отличить одного от другого – подался вперед и прошептал:

– Я знаю, что у тебя на уме, кривозубый грязный тип со свинобойни.

– Отречение, – скомандовал Кёниг, – оставь его в покое. Ауфшлаг, мой старый друг, ты пришел, чтобы о чем-то доложить, я полагаю?

Хоэ начал запинаться, и внезапно ему стало неловко от мысли о своих кривых зубах и жирных пучках волос вокруг ушей.

– Д-да, верховный жрец. Еще один из молодых богов покончил с собой. – У него внезапно выступил пот. Левая рука зависла в нерешительности: ему хотелось то ли прикрыть кривозубый рот, то ли пригладить волосы.