ротик, тебе он вскоре понадобится для другого, – его пальцы касаются моих губ, а затем ладонь приподнимает нижнюю челюсть, отчего рот мой закрывается.

Моя грудь часто вздымается от негодования и пошлости, которые извергает его бесцеремонный рот.

– Вы… Ты… Бесстыдный… – даже задыхаюсь от волнения и зарождающейся ярости.

Но мужчина поступает так по-мужски типично: обхватывает уже двумя ладонями мою попу, стискивает ягодицы, а затем шлепает их по очереди. Намекает мне: ты, баба, болтай, сколько хочешь, а дело свой знай.

– Всё, идем. Я был слишком добр к тебе. А твое дело маленькое – подчиняться мне и ублажать. Вскрою твою целку, и сразу говорю: если мне понравится, выкуплю тебя временной женой. Уж больно ладная ты деваха.

Болтает так, словно я – пустое место. Тянет за собой на буксире, ничего не спрашивая. Мы выходим из дома Лойса и идем вдоль улицы. Как назло, именно сейчас почему-то людно, то тут, то там встречаются члены стаи. Стыдливо опускаю голову, но именно в этот момент ощущение большой ладони, в которой потонула моя маленькая лапка, дает мне чувство защищенности.

– Тут как тут, гад, надо же, – усмехается Раниль, когда мы подходим к дому моего отца, принюхивается в воздухе и демонстративно морщится, словно чей-то запах ему неприятен.

На секунду удивилась, откуда он знает, где я живу, но быстро потрясла головой. Он волк, запахи – его стихия. Заходим в дом, дверь которого почему-то приоткрыта.

– Раниль, какими судьбами? – сразу же встречает нас холодный голос беты Самира.

Вскидываю тревожно голову, оглядываю нашу гостиную. Недовольный бета, радующийся чему-то дядя Майрен. И папа, стискивающий кулаки и с яростью глядящий на брата. Повинуюсь инстинктам и делаю то, что удивляет меня саму и рыжего волка. Прячусь за его спину, скрываясь от перестрелки взглядами. Так безопаснее, шепчет внутренний голос. А меня он еще никогда не подводил.

В воздухе так явно витало напряжение, что подними я руку, и смогла бы коснуться этой вязкости.

– Самир, – кивнул Раниль, усмехнувшись уголком губ и не удостаивая более бету своим высокомерным вниманием.

– А ты еще кто такой? Кого привела, Алайна? – дядя впервые позволил себе подобную грубость при отце.

Раньше никогда такого не было, я даже прикусила губу от страха, просочившегося под кожу. Неужели расклад сил поменялся? И почему папа стиснул кулаки, но виновато опустил голову?

– За языком следи, Майрен, – в ленивой манере осаждает дядьку бета Самир.

Тот дергается и в подчинении опускает голову, наклоняя открытую для укуса шею. В человеческой форме это невозможно, но так он демонстрирует готовность склониться перед более сильным самцом.

– Я инициирую право сюзерена. Даю четыреста золотых, – заявление мужчины, до сих пор так и не выпустившего мою руку из своей ладони, звучит как гром среди ясного неба.

У меня от неожиданности перехватывает дыхание. Четыреста золотых…

Поднимаю глаза на родичей и вижу, как вскинул голову хмурый отец, как дядя выпал в осадок и без сил откинулся на спинку стула. От его веса дерево натужно скрипнуло, будто вот-вот и ножки подломятся, опрокидывая сидящего.

Единственный, кто остался спокоен во всей этой ситуации – бета. Он в это время смотрел на меня, сканируя тело таким взглядом, словно готов высунуть язык и попробовать воздух подле меня. Крылья его носа трепещут в желании вдохнуть воздух в легкие глубже, насыщеннее.

– Пятьсот, – уголок губ дергается, когда наши с ним взгляды встречаются.

Я делаю опасливый шаг назад, пытаясь выдернуть ладонь из крупной руки Раниля. Это не укрывается от хлесткого взора Самира.

– Это… – сипит дядя Майрен, прерывая наши переглядывания.

Вынужденно смотрю на его сконфуженный, но сияющий вид. Рукой он дергает галстук, пытаясь ослабить узел, а глаза его вращаются из стороны в сторону. В этот момент он напоминает мне муху, потирающую свои лапки в преддверии еды, только в данном случае – золота.

– Ты покраснел, брат. Не заболел ли, случаем? – кривится отец, впервые подавая голос.

Выпрямляется на собственном стуле во главе стола и поджимает губы, глядя на родственника сурово. Взгляд его красноречив, не оставляет сомнений, кто именно позвал бету и уведомил его о моем эструсе.

– Нет-нет, я просто обеспокоен судьбой нашей девочки, Аргус. И кто этот наглец, который так упорно держит нашу Алайну? Право сюзерена, щенок? Серьезно? Ты кто такой?! – переводит тему дядя и накидывается на слабое звено, по его мнению.

Он всегда так делает, когда его загоняют в угол, и ему нечего сказать. Испытываю горечь, видя печаль отца, которую ему не удаётся скрыть. Младший брат – его позор, бремя, которое он был вынужден пронести через всю жизнь.

– Это твой дядя, сладкая девочка? – вздергивает надменно бровь Раниль и спрашивает у меня, игнорируя грубый выпад Майрена.

На его голове капюшон, скрывающий цвет волос. Вот почему дядя позволил себе эту вопиющую грубость.

– Тебе, видимо, не только зрение, брат, но и слух отказал, – усмехается мой папа, удивляя тем самым не только меня. – Алайна, как я уже сказал, моя дочь, не твоя, так что судьбу ее решу я сам уж как-нибудь. Ты можешь идти.

Кивает на лестницу, ведущую на второй этаж. Даже я понимаю, это акт пренебрежения со стороны главы семьи. Шея и лицо дяди моментально багровеют, жилы от натуги вздуваются, показывая мужской гнев. Вот только он только и может, что зло поджать губы.

– Ты прав, Аргус, – вроде бы смиряется, а затем выкидывает фортель, обращаясь к бете: – Господин Самир, вы ведь не решили ничего насчет Найды. Давайте я приведу ее, чтобы вы еще раз подумали.

После его слов воцаряется тишина. Даже я понимаю, что это уловка, чтобы законно остаться на переговорах. Меня слегка лихорадит от происходящего. Внутри всё скручивается тугим узлом страха, в животе бездонная пустота.

Бета смотрит на Майрена, затем на недовольного отца, а уже после на меня. На губах возникает змеиная улыбка, и он, продолжая удерживать в плену мой взгляд, отвечает:

– Приводи, – приказывает одновременно с кивком и кидает хитрый взгляд на Раниля, словно готовит ему подлянку.

Но выражение его глаз так быстро становится стальным и холодным, что я сомневаюсь, правильные ли сделала выводы. Дядя сияет и быстро ретируется, почти бежит, видимо, боится опоздать на кульминацию торгов.

– Шестьсот золотых, – произносит в гробовой тишине рыжеволосый Раниль.

Отец на это лишь сильнее смурнеет и поджимает губы.

– Семьсот, – с легкостью перебивает чужую ставку Самир, расслабленно откидываясь на спинку стула, словно всё уже давно решено в его пользу.

– От двухсот к семисот, господин Самир. Это большие деньги. Не лучше ли