– И что?

– И выстрелил… – виновато сказал Микула Селянинович. – Что мне эти ножи, когда у меня «вальтер». Нет, вы не думайте, парни, я знаю, что нежелательно стрелять в бандита, – я в воздух выстрелил, чтобы попугать.

– И что?

– Да кто же знал, что в воздухе в этот момент находился другой бандит, взвившийся туда от Олегова крика! – возмутился Микула. – Твой киай, Олег, непривычному человеку пережить трудно.

– И что, попал?

– Спрашиваешь! Да я рябчику в глаз попадаю вслепую, только на шум крыльев при взлете. Попал, конечно.

– В глаз? – с ужасом спросила Снежка.

– Нет, в глаз нельзя, он же не рябчик. К сожалению, – серьезно объяснил Микула. – В ухо попал. Начисто срезал. Только наружную раковину – слуховой проход цел, слух не пострадал.

– Плохо, – покачал головой Сухман-богатырь. – Тебя обвинят в калечащем действии…

– Дак я сразу извинился! – оправдывался Микула. – Я ухо отстреленное подобрал и побежал извиняться. Этот бандит налегке, без уха, быстро бегал, но я быстрее, особенно когда извиниться надо. Я его догнал и извинился… и пришил.

– Что?! Ты его пришил? То есть убил?

– Да нет! Я ухо ему пришил! У меня с собой аптечка, там и иглы стерильные, и шовный материал. Раз-раз – и пришил ухо. Делов-то.

– Вот молодец, – одобрил Васька Буслаев. – Это по-нашему: развалить бандита на кусочки, а потом сшить, как было. Так чего же ты такой грустный?

– Так… того… – вздохнул Микула Селянинович. – В пылу боя разве разберешь? Да еще Олег орет, сосредоточиться не дает. Я ухо вверх ногами пришил. То есть не знаю, где у уха ноги, но мочка теперь кверху торчит. Поди придерутся… по судам затаскают, по комиссиям…

– Ерунда, – отмахнулся Олег, почти добинтованный Снежкой. – Если бы это женщина была, то можно было бы придраться: сережка, мол, вверх задралась, неприлично. А мужику какая разница?

– Тяжелая у нас работа, – вздохнул Вольга Всеславич. – Они первые напали, клиенту нашему угрожали, первые кровь пролили – Добрыню зацепили, а мы их должны нежно и ласково уговорить сходить в полицию и немного, лет пять, посидеть в тюрьме – и чтоб, не дай бог, никого не искалечить!

– Тебе хорошо, – позавидовал Микула Селянинович. – Ты в бою волком обернешься и кусаешь противника – никакой суд не придерется, потому что покусание волчьими зубами не значится среди действий боевых подразделений.

А я стрелок. Мне эти ваши реверансы ну никак, у меня сразу руки чешутся стрелять. Вот видите?

И показал руки со следами расчесов.

Распахнулась дверь, вошел Илья Муромец. Глаз у него заплыл редким по красоте и чистоте оттенка фиолетовым фингалом, шея не поворачивалась, что еще увеличивало и без того присущую Илье монументальность. Уж чего говорить – в бою заведующий в уголке не отсиживался. Но он был весел:

– Здорово, парни! Все нормально: бандитов сдал в милицию, все живы-здоровы… ну относительно. Колот ушел, это да, – ну и хорошо, в другой раз поймаем. Акт составлен, пределов самообороны мы не превысили. Заказчик доволен – выше крыши, хочет заключить постоянный контракт и дает вознаграждение! И полиция маленько премии от себя добавит – мы им столько «висячих» дел закрыли, поймав банду. Не деньги, конечно, у них у самих негусто, а может, чайник дадут с дарственной надписью или тарелочку.

– Ура! – закричали богатыри.

Вообще-то они зарплату получали, и никакого вознаграждения им обычно не полагалось, разве что премия в размере оклада к Новому году. Но тут был случай особый: ювелирно разоружили и арестовали банду, обижавшую местных предпринимателей почти три года.

– Чайник – тоже хорошо, – заметил Васька Буслаев. – Наш-то перегорел.

– Одно замечание – тебе, Олег, – сказал Илья. – Обездвиженного тобой противника очень долго развязывали и разгибали всем отделением. Ты чего такое намудрил?

– Это называется ходзе-дзюцу, японское искусство связывания, – объяснил Вещий Олег. – Японская полиция владеет им в совершенстве: связывает пойманному бандиту вместе большие пальцы рук и ног так, что он вообще пошевелиться не может. Очень гуманно – ни тебе ножных кандалов, ни наручников.

– Парни из полиции попросили научить, – сказал Илья. – Сходишь?

– Конечно, – пожал плечами Олег. – Одно дело делаем.

– Кстати, Вольга, там один дошлый есть в полиции, он говорит, пора устраивать облаву на бродячих собак – дескать, много попадается бандитов со следами собачьих зубов, – заметил заведующий. – Так что затаись пока, не перекидывайся в волка.

– А сколько денег-то дадут? – спросил Васька. – Наградных-то? На хороший кабак хватит?

– Много, – сказал Илья Муромец и потер шею. – Вот зараза, так врезал… не ворочается вообще. Много дадут. Но на кабак такую прорвищу бабок переводить не будем. Мы же богатыри, а не какие-нибудь эти… как их… словом, я придумал вот что: деньги потратим на культурный рост, на самообразование и совершенствование личности!

– В филармонию, что ли, пойдем? – ошалело спросил Микула Селянинович.

– Нет! Мы поедем куда-нибудь за границу! Все! На праздники – вот которые в начале ноября, три нерабочих дня в честь поляков. Ну что мы поляков со Лжедмитрием прогнали.

– День свободы от поляков, – пояснил образованный Вольга Всеславич.

Заграничные паспорта у богатырей были, им по работе полагалось. Вдруг какой-нибудь бандит побежит за границу – так чтобы и там его из виду не терять и благополучно передать Интерполу. И Снежке богатыри тоже на всякий случай загранпаспорт оформили. Вот только воспользоваться им пока не получалось – на богатыреву зарплату по заграницам не наездишься.

Сухман-богатырь посмотрел в окно, где моросило что-то неприличное – ну что там обычно в октябре моросит на Урале. И сказал:

– Поедем где тепло. Даже жарко. Старые раны погреть.

– В Египет! – обрадовался Добрыня Никитич, который был самый молодой и еще помнил курс истории Древнего мира за пятый класс. – Там пирамиды! И море! Красотища!

– В Египет! – зашумели все богатыри.

– А Снежка? – спросил Васька Буслаев. – Ей в Египет опасно. Там жара – растает поди. Сердце все-таки ледяное.

– Надо подумать, – сказал Илья Муромец. – Где то, чем мы думаем?

Сварили богатыри кофе, нарезали сала, стали думать.

– Можно без Снежки поехать, – надумал Илья Муромец. – Девчонка все-таки, мешаться будет. Не погулять при ней, не показать удаль нашу молодецкую.