запах гари. Он задыхается, плачет. Ужас наполняет его, вытесняя все остальные чувства. Он бежит по лесу, падает. Запах сырости и опавших листьев, теплые женские руки обнимают и гладят, успокаивая. Он поднимает голову и видит совсем близко глаза Камилы.

Наваждение отступило. На лбу Стефана выступил холодный пот, из глаз катились слезы. Сердце сжималось от боли и одиночества. Он остался совсем один.

Михайло признали виновным в убийстве четырех человек под влиянием колдовства. По мнению суда, бедолага мало что понимал, сознание его было замутнено, потому убивал каждого, на кого указывала любовница. Наказание ему было вынесено самое мягкое из возможных.

Камилу же признали виновной в колдовстве, наведении порчи, и убийстве четырех человек: ростовщика Сумятина, двух случайных прохожих и мужа. Под давлением общественности, ее приговорили к публичному сожжению на костре, чтобы не могла снова подняться из могилы и творить непотребства на земле христианской.

Костер устроили на рыночной площади не случайно. Казне требовались деньги, а посмотреть на сожжение ведьмы собрались не только все жители города и соседних сел, но и гости из других городов. По такому случаю все лавки были открыты с раннего утра до позднего вечера, торговля шла как никогда раньше. Город вновь дышал полной грудью, звеня монетами в лавках и бокалами в тавернах.

Только Стефан был чернее тучи. Оставив лавку на хозяина, он с тоской наблюдал за приготовлениями на рыночной площади. В кармане лежало помятое письмо, он снова достал его и в который уже раз перечитал.

“Дорогой Стефан!

Если ты читаешь это письмо, значит я уже не живу. Прибрали к себе черти старого грешника. Знаю, что гореть мне в аду, только ничего поделать с собой не могу. У каждого своя страсть, кто-то любит выпить, как твой отец, кто-то женщин, а я люблю злато. Ничего мне слаще нет, чем пересчитывать мои сбережения и смотреть, как они растут и множатся.

Я виноват перед тобой и твоей семьей. Сильно виноват. Твоя бабка, хорошая женщина была, хоть и ведьма, отдала мне на хранение крупную сумму денег, целое состояние. Знала, что угрожает ей опасность. Грязная то была история, много высокородных ханжей в ней запачкалось, тебе лучше не знать подробностей. От тех денег у меня в голове помутилось, и я на нее донес. Погубил ее и твою мать.

Захоронили твою бабку, как ведьму, с серпом на шее и колом в груди, а деньги я себе оставил и благодаря им поднялся, разбогател. Деньги эти я тебе завещаю, может мне в аду за это послабление какое сделают.

Знай, ты на свете не один, осталась у тебя в живых тетка, сестра твоей матери. Зовут ее Камила, она тогда сбежала, а несколько лет назад вернулась с мужем мясником. Камила, ведьмино отродье, поклялась отомстить мне и другим, она и про деньги знает, но пока я жив, денег ей этих не видать.

Старый грешник Соломон Сумятин”

Стефан скомкал письмо, он не мог успокоиться, тяжело дышал, сжимал и разжимал кулаки. Чем он лучше Сумятина? Погубил последнюю родную кровь, свидетельствовал против нее, а она его не выдала, ни словом об их родстве не обмолвилась. Ее образ так и стоял у него перед глазами. Но ведь он не знал! И не ради денег и корысти, ради спасения Зореславы, все ради нее одной. Теперь, когда у него есть деньги, ее отец уже не будет стоять между ними, они поженятся и будут счастливы. Рядом с ней он сможет забыть об этом кошмаре и обрести покой.

* * *

В золотистых волосах Зореславы играло солнце. Она подняла бледное, слегка осунувшееся, но такое прекрасное лицо к небу, посмотрела на высоко летящих птиц. Взяла Стефана за руку и, глядя ему прямо в глаза, наконец ответила.

— Стефан, я так тебе благодарна, ты вернул мне свободу. Ты столько сделал для меня. Ты замечательный, но я не люблю тебя. Дело не в тебе, я вообще не хочу замуж и детей, я хочу быть ведьмой. Понимаешь, я для того и достала из могилы это кольцо и череп, чтобы меня взяли в ученицы к ведьме. Ты ведь понимаешь меня, правда?

Сердце почти остановилось у него в груди, в легких закончился воздух. Она говорила что-то еще, гладила его по руке, но он ничего не понимал, не слышал. Его словно затягивало под толстый слой воды, а ее голос и весь остальной мир оставались где-то там наверху все дальше и дальше от него, становясь все менее и менее реальными.