Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но, то ли мир здесь очень уж другой, то ли, что вероятнее, после попадания в это тело у меня какой-то автопереводчик настроился, но для меня все здешние обитатели говорят вполне понятно, привычно и естественно, человеческим языком. Не в смысле «Ок, давай гоу ко мне на хазу, пиваса напузыримся», я же сказал — человеческим языком. Обычным.
* * *
Кстати, вы как мою тетку Анфию представили? Такую сухонькую старушку в платочке, которая у печи крутится, посудой гремит, а-ля тетя Питера Паркера? Или, если вспомнить русских женщин времен до Петра — в кокошнике и сарафане, груди как арбузы, коса до пояса, фигура как у матрешки?
Ничего вы не угадали.
Здешние женщины медленнее стареют — подозреваю, все дело в использовании Слов — поэтому долго выглядят очень… кхм… горячими… Наверное, не стоит говорить — и думать — так про тетю, но она, если по-честному, мне не родная, и даже не двоюродная. Там сложная степень родства, которую я никак не могу запомнить, так что мы с ней практически и не родственники. Так что — наверное, можно. Кхм.
Тетя Анфия, если и похожа на тетю Питера Паркера, то разве что на ту, что из фильма «Человек-Паук: Возвращение домой». Такая, знаете ли, сорокалетняя красотка: высокая, почти ростом с меня нынешнего, а я сейчас тоже не карлик, два аршина, десять вершков… э… метр восемьдесят с копейками. Волосы по местной моде под синей шапочкой прячет, если бы не вышивка, напоминала бы те, что носят медсестры, но я знаю, что они длинные, ниже пояса, каштановые. Длинная белая рубашка, поверх которой — синий сарафан, с поясом на узкой талии. Хотя в нашем мире пояс на сарафане носили, кажется, под самой грудью, но вот здесь — именно так.
— Викеша?
Руки сильные, пальцы длинные, ноги… тоже длинные… и стройные… животик, такой… плоский… и груди… груди… э…
— Викеша?
Как арбузы, да… вот тут стеретипы… сетеретипы… шаблоны. Шаблоны не врут, они у нее именно такие, только не полосатые, а белые… наверное… ведь вся кожа белая, загар здесь не моден, значит, и…
— Викеша!
Я очнулся. Как-то я… это… отвлекся. Я же на службу бежал!
— Тетя Анфия, мне пора, я опаздываю!
Я чмокнул ее в щечку, выхлебал кружку кваса, ухватил ломоть хлеба и рванул к дверям, провожаемый недовольным возгласом тети:
— Опять не поел!!!
Кстати, она так на меня действует, вовсе не потому, что у меня никогда не было девушки. Мне вообще взрослые женщины не нравятся, вот, я помоложе предпочитаю. Да.
А девушки, если что, у меня уже были.
Две.
Честное слово.
Глава 3
Жуя хлеб, я бодро стучал каблуками по доскам тротуара.
Нравится мне здешняя Москва, вся деревянная — даже Кремль здесь деревянный, представляете? — дощатая, бревенчатая, золотится цветом свежей древесины, изукрашена деревянными узорами, где покрашено, где — так брошено, но все равно — красиво. Церкви деревянные, ввысь тянутся, золочеными острыми шатрами — купола луковицами здесь не в моде, хотя и встречаются — в богатых кварталах поднимаются в высоту четырехэтажные дома — бревенчатые, представляете? — но так-то дома в Москве в основном одно-двухэтажные, как в американских пригородах. Правда, живем мы с тетей в Замоскворечье, в черте города, очерченной внешней крепостной стеной. Но выглядит наша слобода все равно как пригород.
А настоящий пригород… Он за стеной. Там не так все красиво и солнечно, там на дома при постройке никто Крепкие да Огневые слова не накладывает, вот и чернеют они со временем, как и положено дереву, да и пожары там гуляют чуть ли не с регулярностью пригородных поездов.
Так что мне еще повезло.
* * *
Как вы, наверное, уже поняли, Слова здесь — что-то вроде заклинаний в Гарри Поттере. Только волшебная палочка для них не нужна и владеют ими буквально все. Даже я, восемнадцатилетний — и то уже шесть Слов знаю: Быстрое, Бодрое, Чистое, Резкое, Зоркое и… и еще какое-то. Все время про него забываю. А, Памятливое, для улучшения памяти.
Так вот: чтобы слово подействовало, его нужно произнести. Произнес ты, к примеру, Бодрое слово — и усталость как рукой сняло. Необязательно вслух, можно про себя, а вот прочитать, к примеру, уже нельзя Слово должно прям въесться в мозг. И вроде ничего сложного, состоит оно, обычно, из 10–12 звуков, ничего языколомного, хоть и осмысленного — тоже, другие Слова такие же заковыристые, как и Бодрое, лично мне названия исландских вулканов, типа Эльфкуетпудель. Только, несмотря на кажущуюся простоту задачи — что там сложного, запомнить хоть сто таких названий — в память они загружаются хуже, чем фильмы в HD-качестве через 3G-интернет с одной палкой.
Да еще и не каждый знающий Слово тебе его расскажет. А если и расскажет — не факт, что ты его запомнишь. А если запомнишь — не захочешь бесплатно свою волшебную силу тратить. Вот и горят дома в пригороде…
Волшебная сила, как понимаете — что-то типа маны, внутренний запас энергии, которая на Слова тратится. Раз произнес, два произнес, на третий раз — все, баста, сиди, жди, пока отдохнешь, мана, так сказать, накопится. Это только у бояр сил без счета, у них прямо подключение к Источнику. Ну и у тех, кто с силами из-за Грани связался, у них сила не своя, заемная. Плата, правда, великовата…
Что? Пример Слова привести? Так я же вам Бодрое называл, Вот, если хотите, учите, мне некогда, я на службу бегу.
* * *
Мимо деревянных бань, мимо качающихся вверх-вниз журавлей-насосов, по широкому Водяному мосту, поднимавшемуся горбом над Москвой-рекой и тянувшемуся почти на двести метров над водами реки. Деревянному, а как же. На семи арочных пролетах, да вдоль моста — одежные лавки, дома, часовни, между которыми несколько нелогично втиснулся кабак «Заверняйка»… Помните хрустальный мост в мультфильме про волшебное колечко? Вот, точно такой же, только настоящий и из дерева.
За мостом — Водяные ворота в крепостной стене что отделяет Замоскворечье от Китай-Города (по этим воротам мост и назвали, его позже построили, поэтому у него название такое, странное), за воротами — торговые ряды, где-то там, в этих лабиринтах лавок, лавочек и лавчонок мы Соловья и ловили, за торговыми рядами…
За ними — Красная площадь.
Правда, на ней ничего того, что приходит в голову при слове «Красная площадь» — нет. Мавзолея — нет, брусчатки — нет, памятника Минину и Пожарскому — нет, собора