прозрачный, легкий, стоял среди садов и голубых долин, что теснились вокруг Кобурга — столицы великого герцогства. Острые шпицы церквей, башен и характерные очертания готических зданий поражали своей монументальной мощностью, красотой и силой. Таинственный великий гений создал этот чудесный средневековый город и оставил в архитектуре мертвых камней дыхание ушедших столетий. Забредшему сюда иностранцу могло бы показаться, что время остановилось, что здесь еще продолжается та самая жизнь, которая существовала некогда, когда воздвигались эти величественные здания.

Все стихии, видимые человеку, — солнце, небо, земля и воздух — слились в одной нераздельной мировой гармонии. Живое биение возрождающейся жизни наполняло землю. Все твари земные — большие и малые, им же несть числа, каждая на своем месте, — радостно переживали пробуждение живых сил. В ликующем хороводе тварей, славящих и поющих, участвовал полноправно и человек. Его также томила общая страсть земная и манило вперед в голубые дали земное счастье.

Была весна. Цвели розоватым, молочным нежным цветом яблони, абрикосы и персики. Дышала теплым дыханием нагретая земля. Раздавалось в поле и в лесах веселое, шумное пение птиц. Сердце человека расширялось, впитывало запахи, стоны, музыку и страсти земли. Как подснежник, тянулось оно к солнцу и к синему небу. Мир преображался внешне, духовно и в своих любовных позывах. Сладкие, нежные чувства влекли юношей и девушек друг к другу. «Приди, возлюбленный мой!.. Влеки меня; мы побежим с тобою… Да лобзает он меня лобзанием уст своих. Ибо ласки твои лучше вина… Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее»… Это было давно сказано, на заре человечества, и после этого прошли тысячелетия. Неведомые, далекие берега влекут к себе, и грезится и чудится, что там, впереди ждет большое счастье, которое наполнит сердце.

В этих колдующих зовах земли, в этой страсти была великая, всепобеждающая сила природы, продолжающая жизнь. Вместе с ней одновременно был обольстительный обман. Обман, который дороже для человека многих правд, без которого он был бы несчастнейшим существом и жизнь его прошла бы на земле, как жизнь раба. Этот обман — мечта о счастье, чистом, небесном и прекрасном, — манил и будет всегда манить, как чудный мираж в пустыне.

Мы пьем из чаши бытия

С закрытыми очами,

Златые омочив края

Своими же слезами.

Когда же перед смертью с глаз

Повязка упадает

И все, что обольщало нас

С завязкой исчезает,

Тогда мы видим, что пуста

Была златая чаша,

Что в ней напиток был — мечта

И что она не наша.

Это знало и знает человечество, но люди будут неизменно стремиться в погоню за счастьем и будут с благодарностью вспоминать блаженные минуты очарования и физического наслаждения, которые дает в мечтах любовь и молодость: «Я принадлежу другу моему, и ко мне обращено желание его. Приди, возлюбленный мой»…

8 апреля 1894 года в кобургском дворце у великой княгини Марии Павловны, в маленькой розовой гостиной, у большого венецианского окна, за которым дальше в саду были видны цветущие желтые кусты, стоял, слегка облокотясь о раму, молодой человек в сером костюме. Он что-то горячо говорил стоявшей перед ним прелестной девушке, с пылающим лицом, в платье princesse, отчетливо выделявшем формы ее прекрасно сложенного тела. Он был невысокого роста, стройный, изящный, с офицерской выправкой. Тонкие, правильные черты лица с высоким лбом и с васильковыми глазами, обрамляла небольшая русая бородка. Красивое лицо, как и вся фигура, дышало благородством, приятностью и добротой. Он внушал доверие и симпатию. Можно было подумать, что он — человек мягкий по натуре. Она являла собою идеал женской красоты. Ее можно было бы сравнить с Фриной Праксителя, если бы в лице ее и в фигуре не было столько целомудрия, чистоты и непорочности. Ее голову украшала копна золотистых вьющихся волос, отливавших на солнце красноватой медью. Румянцем пылали ее нежные щеки; длинные ресницы прикрывали голубые глаза. Пунцовые полные губы были очерчены изумительно. Ее фигура была стройна, ее грудь прелестна, как у Суламиты Соломона. Недаром ее называли «Солнечный луч».

Он был Наследник российского престола, молодой двадцатишестилетний великий князь Николай Александрович. Она — принцесса Алиса Гессенская — родная, любимая внучка королевы Виктории.

Уже давно они любили друг друга. Вероятно, с того самого дня, как шестнадцатилетний юноша впервые увидел красивую девочку, приехавшую из Англии в гости к сестре. Полтора месяца провела маленькая принцесса в России. В один из дней он подарил ей, тайно от всех, бирюзовую брошку. Она покраснела до ушей, ничего не сказала и убежала. А он смутился не меньше ее и не знал: хорошо ли он сделал или плохо. При новой встрече девочка вернула брошку и сказала: она не должна принимать от него подарков тайно.

Это была особенная, молчаливая, невысказанная любовь. Цвела незаметно, как полевой цветок, прячась от нескромных взоров. У него не хватало решимости сказать ей о своих чувствах. Застенчивый, стыдливый, чистый, он смотрел на нее, как на свою богиню. Ему не была свойственна мужская дерзость и смелость в отношении к женщине. Боялся оскорбить святость чувств. Так и тянулось почти десять лет.

Когда Цесаревичу исполнился двадцать один год — год гражданского совершеннолетия на Руси, — он признался отцу и матери в своей любви к Алисе. Он заявил это торжественно, оттеняя значительность своего чувства и стараясь под напускной смелостью скрыть стыд, застенчивость и страх. Закончил признание просьбой — разрешить жениться на принцессе.

Великан-богатырь отец нахмурился, посмотрел на сына недовольным взглядом и спросил:

— А она тебя любит?

— Не знаю; мне кажется, что да.

— Ну так вот, когда тебе не будет казаться, мы поговорим на эту тему. А пока запомни. Ты очень молод; для женитьбы еще есть время, и кроме того, особенно крепко запомни следующее: ты — Наследник российского престола, ты обручен России, а жену мы еще успеем найти.

Перед волей отца, тяжелой, непреклонной, — что сказано, то есть закон, — Николай Александрович безропотно смирился. Он никогда не посмел бы протестовать, настаивать, а тем паче выражать свое неудовольствие и смело, активно бороться за свое счастье. Это не соответствовало его духовной натуре. Лучше положиться на волю обстоятельств и на волю Божию. Он стал терпеливо ждать. Через полтора года после этого разговора он записал в своем дневнике:

«Я долго противился моему чувству, стараясь обмануть себя невозможностью осуществления моей заветной мечты. Единственное препятствие, или пропасть между нею и