Как всякий немец, он был исполнен надежд и горячо поддерживал Адольфа Гитлера, когда тот обещал поднять страну с колен, на которые она опустилась после Версальского договора. Фридриху хотелось чего-то большего, нежели просто коптить небо, он хотел сам быть кузнецом счастья для своей семьи. Но только не в ущерб правилам приличия и морали, не теряя человеческого облика. Не предавая Всевышнего на Небесах, сотворив себе кумира из фюрера.

Фридрих прикрыл глаза, чтобы унять тревогу за Лию и за политическую ситуацию. Он подождал, пока в его голове прояснится. Сейчас не время вести с самим собой прения о том, над чем он не властен.

Лучше он сосредоточится на сюжете «Рождества Христова» – сцены, которую Фридрих вырезáл у себя в мастерской. Он всегда мог положиться на дерево. До того как его мобилизовали, он как раз закончил вырезать последнюю отару овец. Сейчас Фридрих представлял себе тончайшие изгибы древесной шерсти и небольшое количество морилки, которое он велит использовать Лие, чтобы покрыть трещины. Да, легкий коричневый оттенок придаст древесине глубину, сделает фигурки более объемными. У его жены отменный вкус. Какое удовольствие наблюдать за тем, как она расписывает вырезанные им деревянные фигурки – их совместное произведение искусства!

Фридрих подсчитывал, сколько пигмента и оттенков краски понадобится его жене, чтобы расписать весь набор, но тут из задумчивости его вывел цокот каблучков по безукоризненному кафельному полу. Шлейф духов предвосхищал появление женщины. Фридрих открыл глаза, и ему показалось, что он очутился в каком-то ином мире. Что-то в лице этой женщины было ему до ужаса знакомо, но ее шикарный наряд он видел впервые.

Упасть – не встать! Фридриху показалось, что почва уходит у него из-под ног. Женщина тоже была среднего роста. У нее были такие же лучистые голубые глаза. Такие же золотистые волосы, но уже не заплетенные в косы и не уложенные вокруг головы, как было час назад. У этой локоны свободно свисали, извивались кольцами, струились по плечам, как будто скользили. Ногти были ярко-красного цвета – в тон губной помаде. На ногах – бежевые колготки со швом, узенькие туфельки на высоких каблуках, которые, когда женщина остановилась и полуобернулась к двери, подчеркнули изящные лодыжки и крепкие икры.

Фридрих успел заметить идеально сидящий темно-синий костюм с поясом и отделкой. Резчик вновь закрыл и открыл глаза. Женщина продолжала приближаться к нему по коридору.

Потом невысокий худощавый мужчина средних лет встал перед ней, закрывая незнакомку от взглядов.

– Entschuldingung[4], нам здесь ждать доктора Фершуэра? – спросил он.

Но Фридрих не нашелся с ответом. Он ничего не соображал. Никакого доктора Фершуэра он не знает, разве нет?

В этот момент из противоположного конца коридора к ним торопливо направилась бледная, взволнованная медсестра в халате.

– Доктор Крамер… прошу прощения, вы повернули не в тот коридор. К доктору Фершуэру сюда. – И украдкой взглянув на Фридриха, она поспешно увела мужчину с редеющими седыми волосами и юную красавицу туда, откуда они пришли.

– Лия! – прошептал Фридрих. – Лия! – уже громче позвал он.

Женщина в костюме с поясом обернулась. Он с надеждой шагнул вперед, но в глазах красавицы не было узнавания. Медсестра схватила женщину за руку и потянула ее по коридору, в открытую дверь.

Мгновение Фридрих не знал, как поступить. Может быть, стоило пойти следом? Но тут распахнулась дверь ближайшей смотровой и к нему в объятия бросилась его жена: убитая горем, с растрепанными косами.

2

Герхард Шлик достал из серебряного портсигара сигарету и поднес драгоценный табак к носу. Он умел ценить маленькие радости, которые давала служба в СС – хорошую еду, отличное вино, красивых женщин. Время от времени ему перепадал также настоящий американский табак.

Мужчина улыбнулся, закурив, с удовольствием не спеша затянулся. После сегодняшнего вечера он надеялся пополнить свои запасы по крайней мере двумя пунктами из перечисленного: табаком и женщинами. Остальному – свое время. Герхард взглянул на собственное отражение. Более чем удовлетворенный увиденным, он расправил плечи, поправил форменный китель. Потом посмотрел на часы; его губы зловеще сжались.

– Кристина! – зарычал он.

Им нельзя было опаздывать – только не сегодня. Там будут все офицеры СС, занимающие более-менее видное положение, включая Гиммлера, а также все литераторы Нацистской партии. Не будет только самого фюрера, и Герхард был уверен, что это, несомненно, какой-то хитрый пропагандистский ход, задуманный Геббельсом.

Сегодня устраивали вечер в честь тех, кому доверили разработку и укрепление германской родословной с помощью евгеники – с целью создания чистой расы, избавленной от недостатков, которые возникали в результате кровосмешения с низшими, неарийскими расами. Кампания по увеличению нордического населения Германии закончится не скоро. Совершенный план восстановления законного положения Германии в мире – по всему миру.

Герхард видел, как в рамках этого грандиозного проекта он сам поднимается по служебной лестнице. Женитьба на чрезвычайно достойной кандидатуре – приемной дочери выдающегося американского ученого доктора Рудольфа Крамера – была очередной ступенью этой лестницы. Идеальное смешение германских генов – нордические черты, физическая сила и красота, интеллект… Идеальная семья для рейха.

Герхард вновь усмехнулся. Он не против исполнить свой долг перед отечеством, особенно с Рейчел Крамер.

Он мог рассчитывать на доктора Фершуэра и доктора Менгеле. И подозревал (в особенности после сегодняшнего звонка из Института), что, используя минимальное количество аргументов, может также рассчитывать на содействие доктора Крамера в том, что касается его дочери.

Мешало одно обстоятельство. Или, точнее, два.

В этот момент в комнату вошла Кристина Шлик. Она смущенно покрутилась туда-сюда. Вечернее платье из небесно-голубого атласа, струившееся вдоль ее изящного тела, подчеркивало цвет ее глаз.

Их четырехлетняя дочь Амели радостно била в ладоши, пока мама кружилась. Кристина подхватила девочку на руки и поцеловала в щеку. Амели хлопала маму по щекам и смеялась, издавая нестройный поток звуков.

Застигнутый врасплох Герхард не сводил с Кристины глаз. Вне всякого сомнения, его жена была красавицей. Стоит отдать ей должное – она была настолько красива, что дух захватывало. И обладала покладистым нравом. Но она родила генетически неполноценного ребенка, а подобное в новой Германии не прощается.

– Что скажешь? – осторожно поинтересовалась Кристина. – Нравится?

«Вопрос, который задает женщина, точно знающая ответ, но не решающаяся в него поверить. Вопрос, который задает женщина, которая очень хочет, чтобы ей сказали, как она красива».

Но Герхард презирал мольбы, как презирал и Кристину за недопустимый проступок – рождение глухой дочери. Абстрагироваться от эмоций – одной из форм проявления слабости – стало совсем нетрудно, как только он на это решился. И Герхард абстрагировался. Шлепнул вечерними перчатками по бедру, не обращая внимания на внезапный страх, появившийся в глазах ребенка, когда мама посадила его на пол, заслонив от приближающегося отца.