глазу на глаз перетерли, и все. А бумага — дело такое, я же не ребенок, знаю, что она всегда может всплыть.

— Да и не пиши, я без этого обойдусь. — я достал из стола светло-серый предмет, непонятного назначения, с подключенным через провод микрофоном: — Видишь, техника на грани фантастики — диктофон. Если ты меня наипал, то есть еще время новую историю рассказать.

Жулик криво улыбнулся мне в лицо, взял стакан, и стал медленно пить запаренную смесь, прихватывая из бумажной упаковки рассыпчатые печеньки «Земляничные».

Косясь на своего «гостя» одним глазом, чтоб он не кинулся на меня, я демонстративно запер, якобы диктофон, в железный ящик, присел на стул напротив, вытянул усталые ноги и ткут же вздрогнул — резко и противно взревел темно-зеленый телефон без наборного диска, пылившейся на сейфе — прямая связь с дежурной частью.

— Громов.

— Паша, нам Наталья сказала, что ты ее арестованного к себе увел. Давай, приводи его, через пять минут машину в ИВС отправляем.

— Да, понял, сейчас будет — я повернулся к жулику: — Давай, допивай, тебя машина ждет.

Мужчина молча отставил в сторону стакан, встал и пошел к двери, показушно сцепив кисти рук за спиной. Я хмыкнул и повел человека к выходу, где дежурный с помощником уже загружали в, фыркающий троящим двигателем, «УАЗик», его товарищей, по несчастью.

Бланк запроса о местонахождении Сидорова Игоря Ивановича, пятьдесят шестого года рождения лег на стол заместителя начальника следственного отдела следующим утром и, вместе с сотней других запросов и постановлений, был запущен в работу. Ответ из ИЦ УВД приходил, самое быстрое, дней через десять. Затем я восстановив по памяти ответ из далекого Топкинского РОВД, оригинал которого — серую тонкую полоску бумаги, я, во время вчерашней схватки, безнадежно посеял, после чего, посчитав, что поработал я сегодня вполне результативно, пошел прогуляться по территории района. По полупустым улицам района я шел, довольно щурясь, из-под опущенных ресниц, на теплый диск солнца, наслаждаясь красивыми женщинами, ревом стартующих от светофора машин, шумом большого Города. Вдруг сердце тревожно кольнуло, я завертел головой, выискивая опасность. Опасности не было, но, на противоположной стороне широкого проспекта, я заметил знакомый до боли силуэт. Алла Петровна, чью фигуру я бессознательно засек боковым зрением, стояла у знакомой мне машины и что-то сосредоточенно рассматривала. Я, сиганул через бело-красное ограждение из водопроводных труб, и перебежал через дорогу.

— Привет!

— Привет…— женщина, как-то испуганно отступила от меня на шаг.

— Что-то случилось? — понятно, колесо спустило: — Алла Петровна, тебе помочь, по старой дружбе?

Женщина молчала. На ее лице явно читалось непонятное для меня желание послать незваного помощника куда подальше, но, к ее сожалению, в данной точке я был лучшим из худших вариантов.

— Да, Паша, помоги пожалуйста. Ты будешь смеяться, но у меня впервые колесо спустило.

— Ладно, сейчас посмотрим — я легонько отодвинул, вздрогнувшую от моего прикосновения, женщину от багажника, и надавил на блестящую кнопку замка.

К моему удовольствию, было заметно, что после меня ни один мужик здесь не копался. Все предметы лежали в том же порядке, что было при мне, в тот короткий период, когда я гонял на этой машине почти каждый день, нанятый Аллой Петровной для личной охраны за скромный гонорар. Я достал длинную черную цилиндр ручного насоса и, с надеждой, что колесо просто спустило, энергично заработал корпусом и руками. К моей досаде, покрышка, несмотря на мои старания, чуть поправившись, от дальнейшего сотрудничества отказалась. В промежутке между моих яростных качков насосом, я, на грани восприятия, слышал тоненькое шипение, стравливаемого через лишнюю дырку, воздуха. К сожалению, не с моим везением. Я вздохнул и снова полез в багажник. Присаживаясь к колесу, чтобы приладить домкрат, я невольно вскрикнул от боли в колене.

— Павел, что с тобой? — голос женщины, стоящей надо мной, прозвучал с теплотой Снежной королевы.

— После операции рана зарастает медленно. Колено надо беречь.

— После какой операции?

— Воспаление костного мозга, месяц назад гипс сняли.

— Ты опять, наверняка, врешь. У тебя, я уверена, ранение, полученное на твоей дурацкой службе. А я знала, что этим все закончиться.

Я удивленно взглянул в лицо Аллы, нервно кусающей губы и смотрящей в сторону, высоко надо мной, потом, со стариковским кряхтением, поднялся:

— Алла, в чем дело?

— Ни в чем, просто сорвалась. Извини, день не удачный.

— Тогда ладно. День неудачный — дело такое, неудачное. А если тебе диагноз мой интересен, могу потом выписку из больницы показать.

— Нет, не интересно. Я же говорю, день сегодня нервный, несу, что попало.

— Бывает.

Когда на место пробитого колеса, с дерзко торчащим из протектора блестящим шурупом, было установлена «запаска», а все болты затянуты «балонником», я, пытаясь оттереть руки чистым бланком допроса из служебной папки, остановил, кинувшуюся срочно прощаться, женщину:

— Алла Петровна, надо в гараж ехать, колесо клеить, ездить без «запаски» нельзя.

— Да? — Алла в растерянности замерла у водительской дверцы, нервно крутя парой блестящих ключиков с каким-то брелоком: — И что мне теперь делать?

— Ну, если у тебя есть время, можно поехать в твой гараж. Там у тебя есть все необходимое. Где— то за час-полтора я справлюсь.

— Поехали — Алла резко сунула мне в руку ключи от машины и полезла на заднее сидение. Всю дорогу я пытался встретиться глазами со своей пассажиркой через зеркальце заднего вида, но Алла старательно делала вид, что очень соскучилась по панораме улиц Города.

Через два часа, грязный и потный с непривычки, я, забортовав и завулканизировав камеру и покрышку, складывал монтировки на место, мне в голову пришла неожиданная идея:

— Алла Петровна, ты мне ничего не хочешь сказать?

— Паша, ты о чем? Что ты хочешь от меня услышать?

— Ну, например, на каком ты месяце?

— Что правда, уже видно?

— Еще не видно, но я почувствовал.

— Ты к этому ребенку не имеешь никакого отношения.

— Ты что, хочешь сказать, что он не от меня?

Алла долго молчала, но, все-таки, пересилив себя, еле слышно, произнесла:

— Нет, не хочу. Ребенок твой, но я буду воспитывать его сама. Тебя он знать не должен.

— Почему?

— Ты же не поменяешь свою работу? А я не хочу, чтобы мой ребенок однажды узнал, что его папу убили в какой-то грязной подворотне. Пусть изначально не будет никакого отца,