лежать под ней с шприцом для смазки, связываться не стали. И сейчас родственники потихонечку гасили задолженность исключительно пятидесяти рублевыми купюрами — несколько пачек из мешка, с возвращенными государству средствами посредством огорода Боброва, я все-таки взял.

Я отвлекся на автомобили и прослушал очередной вопрос Глушко.

— А когда вы последний раз встречались с Еленой Алексеевной?

-Я не помню. Знаете, работа такая — двенадцати часовой рабочий день, постоянно новые люди, ночные дежурства. Вот сегодня я на суточном дежурстве, а к утру, наверное, даже имя свое не вспомню.

— Как-то с памятью у вас проблемы. Может быть вас на медкомиссию надо отправить? Ладно, когда встречались вы не помните. Но обстоятельства встречи же должны запомнить?

— Должен, но не помню. У меня как-то с гражданкой Климовой радостных встреч не было, а грустное я стараюсь побыстрей забыть.

— Слушайте, прекращайте юлить. Мы знаем, что вы были у Климовой дома.

— Ну раз вы так говорите…

— Хватит! — майор утратил все свое благодушие и долбанул кулаком по столу, так что вздрогнули все присутствующие в кабинета: — Елена Алексеевна, повторите нам, пожалуйста, все, что вы мне до этого рассказали.

— Этот сотрудник — главбух неприязненно кивнула в мою сторону (а ведь я ей жизнь спас, и не один раз) пришел к нам у Центр за день до того, как на нас напали и не дал нам уехать, сказал, что вся жизнь нашего Центра находится под колпаком, а на следующий день на нас напали. Я считаю, что нападение на нас организовал этот человек. Несколько дней назад он встретил меня во дворе моего дома, затащил в квартиру и сказал, что меня преследуют и хотят похитить. В подтверждение этих слов он подтащил меня к окну и показал на темную «Волгу», возле которой курили какие-то люди, сказал, что они следят за мной. Когда машина уехала, Громов показал мне фотографию человека и сказал, что я должна позвонить утром сотрудником из областного управления и сообщить, что я вспомнила лицо нападавшего и готова его опознать. А еще он сказал, что в семье этого человека у него есть агент, который и слил ему информацию о том, кто на нас напал. Все, больше я ничего не знаю.

И женщина заплакала, закрыв лицо ладонями.

— Что скажите, Громов?

— У меня вопрос — девушка, наверное, на зону не хочет, и вы ее пообещали отмазать? А вы ей сказали, что вы ее обманываете…

— Петр, отведи Елену Алексеевну в соседний кабинет — Глушко не переставая торжествующе улыбаться, кивнул в сторону зарыдавшей еще громче Климовой, и его помощник, что-то ласково воркуя, потащил главбуха на выход, поддерживая под локоток.

— Что Громов скажете?

— Ничего.

— Почему?

— Потому что все дальнейшие разговоры только в присутствии моего начальника, ну или, если дело возбуждена — общаться буду только со следователем. А то, как я понимаю, вы кучу денег просрали…

— Ты что такое несешь? Что мы просрали?

— Да мне по фигу, вы лично или наш районный отдел БХСС, В любом случае, уверен, найдется приказ, что ваша служба должна оперативно контролировать предприятие, где такие деньги крутятся. А тут решили на опера уголового розыска, что коносамент от аккредитива не отличит, свою безответственность свалить? Нет, товарищ майор, идите в попу. Без своего руководства ничего говорить не буду.

Я конечно наговорил лишнего, но этот дядя меня разозлил и терять мне было нечего, меня могла спасти только гласность.

— Посиди с ним — майор, злой как черт, еле дождался прихода своего сотрудника и выскочил из помещения — наверняка побежал согласовывать дальнейшие меры в отношении меня.

А я, посидев минуту в глубоком раздумье, набрал три цифры на диске стоящего на столе майора телефона. Сотрудник областного управления сначала недоуменно хлопал глазами, пока я, набрав нужный номер сети УВД, ждал ответа — инструкций подробных у него не было, а я вроде бы свой, действующий милиционер. Набросился на меня он, когда на другом конце провода сняли трубку, и я стал скороговоркой говорить то, что хотел донести. Когда майор вернулся на свое рабочее место, трубку у меня уже отобрали, но информацию я передал.