Он одержал уверенную победу на выборах, сместив Рика Малверна. Тот занимал кресло мэра три срока, но утратил доверие избирателей после того, как попытался сжечь свой дом, предприняв, как он сам выражался, акт «ритуального очищения». Попытка не удалась – пожарные, несмотря на его яростные протесты, потушили пожар, – и теперь Рик жил в палатке, которую он поставил в палисаднике, рядом с обугленными руинами своего пятикомнатного дома в викторианском стиле. От случая к случаю, совершая пробежку по утрам, Кевин встречал своего бывшего соперника, когда тот выходил из палатки – как-то раз вообще в одних лишь полосатых трусах, – и они неловко обменивались приветствиями на погруженной в тишину улице – «Здоро́во», «Что нового?», «Как дела?», – просто чтобы дать понять: никаких обид.

Кевин не терпел фамильярности и панибратства, ему очень не нравился этот аспект его новой работы, но он считал, что обязан быть доступным для своих избирателей, даже для злобствующих типов и смутьянов, которые вечно будто из-под земли вырастали перед ним на публичных мероприятиях. Первым из таких на парковке к нему пристал Ральф Сорренто, угрюмый слесарь-сантехник с Сикамор-роуд. Он протиснулся сквозь группу опечаленных женщин в одинаковых розовых футболках и преградил Кевину дорогу.

– Господин мэр, – протянул Сорренто с ухмылкой, словно в наименовании должности Кевина было нечто потешное. – Хорошо, что я вас встретил. Вы не отвечаете на мои мэйлы.

– Доброе утро, Ральф.

Скрестив на груди руки, Сорренто уперся в Кевина немигающим взглядом, в котором сквозили насмешка и презрение. Рослый тучный мужчина, стриженный «ежиком», с неопрятной козлиной бородкой, он был одет в брюки-карго, заляпанные пятнами жира, и утепленную толстовку с капюшоном. Даже в столь ранний час – еще не было одиннадцати – от него разило пивом. По всему было видно, что Сорренто нарывается на скандал.

– Сразу говорю, – заявил он неестественно громким голосом, – платить я ничего не буду. Хрен вам.

Речь шла о штрафе в сто долларов, который ему назначили за то, что он застрелил двух бродячих собак, забежавших к нему во двор. Гончая скончалась на месте, но метис овчарки с лабрадором, с пулей в задней ноге, сумел улизнуть. Истекая кровью, он проковылял три квартала и свалился на тротуаре около детского сада на Оук-стрит. Обычно полиция не слишком-то беспокоится из-за застреленных собак – как это ни печально, их убивают с завидной регулярностью, – но несколько дошколят стали свидетелями агонии животного, и жалобы со стороны их родителей и воспитателей заставили власти вынести Сорренто наказание.

– Не выражайся, – предупредил его Кевин, испытывая неловкость от того, что их диалог, он знал, уже начал привлекать внимание окружающих.

Указательным пальцем Сорренто ткнул Кевина в грудь.

– Меня тошнит от этих шавок, гадящих на мой газон.

– Бродячих собак никто не любит, – согласился Кевин. – Но в следующий раз вызови Службу отлова бездомных животных, хорошо?

– Службу отлова? – презрительно фыркнул Сорренто и снова ткнул Кевина в грудь, вдавливая кончик пальца в кость. – Да они ни черта не делают.

– У них людей не хватает. – Кевин заставил себя любезно улыбнуться. – Они и так стараются, как могут в сложившейся ситуации. Мы все стараемся. Уверен, ты это понимаешь.

Словно в подтверждение того, что он понимает, Сорренто ослабил давление на грудину Кевина. Приблизил к нему свое лицо и, обдавая кислым пивным выхлопом, тихим заговорщицким тоном произнес:

– Сделай мне одолжение, ладно? Передай копам: если им нужны мои деньги, то пусть сами придут и возьмут. Передай, что я буду ждать их с обрезом наготове.

Он ухмыльнулся, пытаясь казаться крутым парнем, но Кевин видел боль в его глазах. Опустошенность и мольба крылись в гневном взгляде Сорренто. Если Кевин правильно помнил, Сорренто потерял дочь, пухленькую девочку лет девяти-десяти. То ли Тиффани, то ли Бритни, как-то так ее звали.

– Передам. – Кевин ободряюще похлопал Сорренто по плечу. – Иди-ка ты домой, отдохни немного.

Сорренто смахнул с себя руку Кевина.

– Не трогай меня.

– Извини.

– Просто передай, что я сказал, ясно, да? Кевин пообещал, что передаст, и поспешил прочь, стараясь игнорировать комок дурного предчувствия, внезапно образовавшийся в животе. В Мейплтоне, в отличие от соседних городов, еще не было случая, чтобы кто-то спровоцировал полицейских на применение оружия с целью суицида, но Кевин подозревал, что Ральф Сорренто обдумывает эту идею. Его план никуда не годился: у полиции слишком много других забот, более значимых; что им до неоплаченного штрафа за жестокое обращение с животными? Однако, если очень захотеть, можно найти массу других способов спровоцировать конфронтацию. Кевин решил, что надо предупредить начальника полиции: патрульные полицейские должны знать, с кем они имеют дело.

Погруженный в свои мысли, Кевин не замечал, что идет прямо на преподобного Мэтта Джеймисона, бывшего священника Сионской библейской церкви. Опомнился, когда было слишком поздно: свернуть в сторону он уже не успевал. Оставалось только выставить вперед обе ладони в тщетной попытке отмахнуться от бульварной газетенки, что священник совал ему в лицо.

– Возьмите, – настаивал тот. – Здесь такое написано – голову можно потерять.

Понимая, что тактично отказаться не удастся, Кевин неохотно взял газету. В глаза ему сразу бросился яркий, но громоздкий заголовок: «СОБЫТИЯ ЧЕТЫРНАДЦАТОГО ОКТЯБРЯ – ЭТО НЕ ВОСХИЩЕНИЕ ЦЕРКВИ!». На первой полосе была помещена фотография доктора Хиллари Эджерс. Всеми любимый педиатр, она исчезла три года назад, как и еще восемьдесят семь человек из числа местных жителей и миллионы людей на всей планете. Заголовок под снимком возвещал: «В СТУДЕНЧЕСТВЕ ДОКТОР БЫЛА БИСЕКСУАЛКОЙ!». Ниже заключенная в рамку выдержка из статьи гласила: «“Мы были абсолютно уверены, что она лесбиянка”, – сообщает ее бывшая соседка по комнате».

Кевин был знаком с доктором Эджерс и очень уважал ее. Ее сыновья-близнецы были ровесниками его дочери. Два вечера в неделю она волонтерствовала в бесплатной клинике для детей из малообеспеченных семей, а также выступала перед членами Ассоциации родителей и учителей[11], с докладами на темы вроде «Как распознать расстройство пищевого поведения» или «Последствия сотрясения мозга у молодых спортсменов». На стадионе, в супермаркете к ней постоянно кто-нибудь обращался за бесплатным медицинским советом, но она никогда не возмущалась, не выказывала даже легкого раздражения.

– Боже, Мэтт. Зачем это?

Преподобного Джеймисона, казалось, вопрос Кевина весьма озадачил. Когда-то это был подтянутый рыжеволосый мужчина чуть за сорок, но за последние два года лицо его вытянулось и обвисло, под глазами набухли мешки, словно он старел с удвоенной скоростью.

– Эти люди не были героями. И не надо их превозносить, как героев. Сегодняшний парад…