Прошло двенадцать лет, одиннадцать месяцев и двадцать восемь дней с тех пор, как один ребёнок Энни Бёртон превратился в двух детей. К этому времени она сама узнала то, что могли бы рассказать ей, молодой матери, более опытные родители: безобразия свойственны и гоблинской породе, и просто растущим детям примерно в равной мере. Это затягивало решение вопроса на гораздо более длительное время, чем она ожидала.

Энни Бёртон была не из тех женщин, кого может выбить из колеи небольшая превратность судьбы. Судьба же, похоже, восприняла это как вызов. Прошло двенадцать лет, одиннадцать месяцев и двадцать один день с тех пор, как Энни Бёртон стала вдовой.

Некоторые сплетники в городе считали, что она не столько вдова, сколько брошенная жена: Джозеф Бёртон в тот вечер точно ушёл с работы живым и просто не вернулся домой. Но Энни отказывалась верить, что её муж оставил бы её одну с двумя кричащими, лягающимися, хватающимися за всё, растущими мальчишками по какой-либо менее существенной причине, чем собственная кончина. Энни знала, что она вдова. То, как она говорила об этом: с выдвинутой вперёд челюстью и напряжённо прищуренными глазами, – заставляло горожан надеяться, ради блага её же мужа, что она права.

Энни вытерла пот со лба и потянула обеими руками. Длинный упрямый куст терновника, за который она держалась, наконец поддался и вырвался из земли с корнем. Она с удовлетворением, глубоко вздохнула и дёрнула, выпутывая зловредные ветки из просветов между досками в заднем заборе. Когда они с Джозефом только переехали в этот маленький домик, кустарник рос прямо до задней двери. Дюйм за дюймом из года в год она расчищала от него пространство. Когда мальчики подросли, то начали помогать ей, рубя заросли, словно сражались с драконом, сплошь усеянным шипами. Всем вместе им удавалось удерживать кустарник под контролем. Сейчас Энни стояла посреди сада, который они вырастили там, где когда-то господствовало это неукротимое растение. Этот кусок земли достался нелегко, и теперь она уже не позволит этой колючей твари снова захватить его.

Энни отбросила побеждённый куст на кучу других таких же. Когда она выпустила его, тонкий колючий кончик качнулся в её сторону и поцарапал щеку своими крошечными шипами.

– Это действительно было необходимо? – поинтересовалась женщина.

Словно в ответ с лужайки перед домом послышались голоса. Энни узнала их задолго до того, как они приблизились достаточно, чтобы можно было разобрать слова. Вытирая руки о передник, она ещё раз осмотрела сад, перед тем как туда ввалились мальчишки, и мысленно приготовилась к неизбежным пригоршням головастиков, разбитым коленкам (это всегда случалось с ними одновременно) или, что ещё хуже, потокам сообщений, что какой-то сосед, наверное, скоро придёт сюда, обвиняя их в диких вещах, в которых близнецы ну совершенно, абсолютно, никаким боком не были виноваты.

– …тогда надо вернуться, – говорил один из мальчишек, приближаясь.

– Это ужасная идея, – отвечал другой.

– Что за ужасная идея? – спросила Энни, когда мальчишки вывернули из-за угла.

– Привет, мам! – сказал Коул немного громче, чем нужно.

– Сад выглядит отлично, мама, – добавил Тинн. – Тебе нужна помощь?

– Я хочу знать, что это за ужасная идея.

Близнецы посмотрели друг на друга.

– Картошка, – сказал Коул.

– Праща, – сказал Тинн одновременно с ним.

– Праща для картошки, – подытожил Коул. – Ужасная идея.

Тинн кивнул.

– Разбрасываться хорошими овощами.

Энни вздохнула.

– И именно поэтому я утром выгнала вас обоих из сада. И чем вы занимались?

– Просто играли на нашем дереве у ручья, – ответил Коул.

Энни взглянула на Тинна, приподняв одну бровь.

– Да-да. У ручья. Мы уже собирались возвращаться. Я… – Взгляд Тинна метнулся в сторону Коула и вернулся обратно к матери. – Я забыл свою кепку.

– И вы клянётесь, что сегодня вы даже близко не подходили к мельнице? – спросила Энни с нажимом. – И в шахту не спускались?

– Да, мам, клянёмся, – заявили мальчишки хором.

Энни подозрительно посмотрела на Тинна, потом на Коула.

– Вы обещаете хорошо себя вести?

Мальчишки разом заулыбались и закивали.

Энни Бёртон сделала глубокий вздох как мать, слишком хорошо знающая своих детей и всё же любящая их.

– Жду вас назад до захода солнца, – сказала она, хотя последнее слово уже звучало в спины убегавших мальчишек.

– Спасибо, мам! – хором ответили они, обернувшись.

– И не смейте ходить в сад Старого Джима! – крикнула Энни вдогонку. – Я не хочу больше слышать о том, что вы двое опять туда забирались. Вы знаете, что может сделать этот человек.

– Никогда! – честно закричал в ответ Коул, бегом поворачивая за угол дома.

– Мы знаем правила, – закричал Тинн, бежавший на шаг позади своего брата.

Через десять минут мальчишки завернули к саду Старого Джима. Вдоль дорожки росли старые, кривые, заскорузлые деревья.

– Это действительно ужасная идея, – прошептал Тинн.

– Угу. Надо было подумать об этом до того, как ты оставил свою кепку на этой дурацкой яблоне, – ответил Коул.

– Но я же не нарочно! – простонал Тинн. – Старый Джим почти поймал меня. Я еле успел вовремя слезть. Расцарапал всю ногу.

– На дереве расцарапал? А я свою – на заборе.

Они остановились, чтобы задрать штанины и сравнить царапины. Сколько близнецы себя помнили, они не только выглядели одинаково, но даже всегда умудрялись получать одинаковые ранения. Если один из них вдруг порежется, зацепившись за гвоздь, другой обязательно заработает царапину от кошачьих когтей или разбитого стекла.

– Это ты виноват, – проворчал Тинн, отворачивая назад штанину.

– Ну да, конечно. Это твоя кепка, – возразил Коул. – Если мы не проберёмся туда и не вернём её, Старый Джим найдёт её и всё расскажет маме. Если ты не хочешь проблем из-за того, что мы туда залезали, нам надо опять туда залезть.

– Ты такой тупица.

– Ага. И у этого тупицы есть кепка.

– Мог бы хоть притвориться, что это тебя не так сильно радует.

Коул только ухмыльнулся и зашагал быстрее.

Они сделали последний поворот и резко остановились.

Впереди, всего в ста футах от них, сам Старый Джим склонился над упавшей частью своего старого забора. Близнецы нырнули за ближайшее дерево.

– У меня есть идея, – прошептал Коул.