— Ничего, — пожала плечами и отпрянула от косяка двери, собираясь покинуть ее личную комнату. Мама не спала с папой уже много лет. А его кончина, совсем недавняя, как будто ничего для нее не значила. Конечно, карусели любовников занимали мою мать по полной программе. Какой угодно мужчина готов был запрыгнуть к ней в постель, лишь бы она могла помочь тому продвинуться вверх по карьерной лестнице. Я это знала, и осуждала мать. Но никогда не смела говорить об этом прямо в глаза. Папа просто смирился с ее увлечениями, вечными гуляниями и отсутствием дома. Кажется, даже сумел найти утешение так же на стороне. Они оба бросили меня в своем болоте, но я научилась в нем балансировать. Хотя бы находиться на поверхности, если то начинало засасывать. Бесконечные споры, провокационные заголовки в газетных колонках желтой прессы, которая так тщательно следила за жизнью моей мамы. Они ведь находили в этом забаву, а семья практически существовала только на этом громком слове. Женщина встала и уперла руки в бока, сверлит меня своим недовольным, хмурым взглядом. Еще чуть-чуть, и точно образуется дырка в моем лбу.

— Нет уж, — качает головой, развивая длинные волосы, которые еще не успела прибрать в высокий пучок. Она не любила ходить с распущенными, а мне напротив — нравилось. Мы во многом были разными, и порой казалось, что я вовсе не её дочь. Даже та пресса выдвигала теорию несколько раз, будто меня удочерили. Но, когда маме надоели эти сплетни, она сама лично отнесла в местный канал свою фотографию, на которой была запечатлена в юности. Я ее копия. Один в один. Папа еще шутил над ней, что она, будто ксерокс, отсканировала себя и теперь у него две одинаковых женщины перед глазами. Для меня это было шуткой, а вот для мамы… Впрочем, я не пыталась выяснить, от чего ей не нравились сравнения папы. Но я так тоскую по нему. Дом опустел. Нет ни сигарного запаха, ни классической музыки, которая постоянно фоном играла или в огромной зале, или в его кабинете. Нет его смеха. А мама, будто не заметила его отсутствия, вдруг собралась замуж. За мужчину, к которому я пытала особенную тягу. — Как ты вообще узнала про брачный договор с Дубровским? — Вот, опять ее подозрительный взгляд в мой адрес, хотя вся правда, как на ладони.

— Твоя любимая желтая пресса уже растрезвонила всему миру, — киваю на прикроватную тумбочку, на которой лежит кипа журналов и свежих газетных сплетен. — Очень странно, что ты попыталась оставить все в тайне, а знают об этой половина Москвы. И твои подружки тоже, — намеренно подчеркиваю смысл последней фразы, и мама ощетинилась. Фыркнула, направившись к кровати. Берет самую первую газету, и быстро выискивает нужную ей колонку. Это не заняло больше секунды, потому как она прекрасно знала — заучила до дыр, в каком месте всегда пишутся сплетни. Пробежавшись взглядом по строкам, резко втянула в себя воздух и смяла газету в большой комок, оставляя характерный шум шуршания.

— Твари! — воскликнула мама, ругаясь на ходу. — Это кто-то из своих. Я уверена, — не унималась она, продолжая ходить по комнате туда-сюда. Потом резко остановилась. — Свадьба назначена через неделю, — оглушает еще одной новостью. Я застыла, почувствовав, как кровь отлила от конечностей и лица в том числе. Побледнела, но старалась не показать ей своего негодования. — Вика, — зовет меня мама, и я киваю, а сказать ничего не могу. Будто ком в горле. — На тебе организация свадьбы. Сделаем по-тихому, но платье все же я хочу, — коварно ухмыляется, одаривая своей мрачной улыбкой и ядовитым взглядом. Что это было, твою мать!? Я замотала головой, говоря нет, но она уже даже не слушала меня. Это балансировало на грани опасности, ведь Константин узнает меня, пусть я была в маске. Я знаю, чувствую, что от мужчины не скроется моя скованность рядом с ним, а она будет — в этом уверена, как никогда.

— Это свадьба — твоя, — проговариваю каждое слово, а мама только отмахивается от меня. Демонстративно достает из сумочки мобильный телефон, и указывает мне на выход. Так было всегда. Неудобные разговоры маме не были нужны. Но пусть мир перевернётся вверх дном, если я палец о палец стукну, чтобы приготовить всё к ее свадьбе с Константином.

* * *

— Она не могла так поступить! — всплеснув руками, моя подруга Вера негодовала. Она тоже увлекалась «темой». И по сути, благодаря ей я оказалась в том новой клубе. «Готика» набирала девушек, желающих научиться новому, возможно, даже найти себе Дома. Или просто получать удовольствие на общих основаниях. Взнос был минимальным, потому это никак не отражалось на расходах. Но договор о неразглашении был по-крупному серьезным, а значит, у меня возникнут проблемы, если Константин Захарович решит наказать за побег. Или я навсегда потеряю ключ, который получила от Эдуарда неделей ранее. Мы познакомились с ним на очередной тематической вечеринке. Мужчина был пьян практически в хлам, рассказывая о своем друге Костике, у которого вкусы слишком завышены. И обычный секс его не устраивает. Не может найти подходящую сабмиссив. Подруга заболтала бедолагу, а я поняла — это мой шанс, ведь была наслышана о его дружбе с Дубровским. Мир слишком тесный, а мамины журналы в этот раз сослужили мне отличную службу. И вот Эдуард случайно обмолвился нам с Верой, что готов дать доступ к «Готике», потому как не видит в БДСМ-культуре что-то порочное. Подруга приняла предложение с энтузиазмом. Они с Шуриком — ее мужем-Домом, незамедлительно распрощались с клубом «Шарм», в котором уже вот практически пять лет «играли», проводили сессии, и даже давали уроки новичкам. Среди таких новичков была я. Эта культура поглотила меня, заставила посмотреть под другим углом на сексуальное разнообразие. Наше тело способно на более мощное удовольствие. Только осталось найти того, кто сможет помочь раскрыться этому потенциалу. Когда я стала танцевать в комнате для Дубровского — поняла, с ним мне удастся добиться этой цели. А теперь мои планы рухнут, потому что он станет мужем моей матери.

— Могла, Вер, и поступила! — воскликнула я, повысив немного голос. До сих пор мурашки по коже идут, стоит только вспомнить, что мама собралась замуж. Она совсем наплевала на отца, который обеспечивал ее практически с двадцатилетнего возраста. Ни капли уважения, не говоря уже о взаимных чувствах, о любви.

— Вика, это дурдом какой-то, — подруга покачала головой, осуждая мою мать. Потом посмотрела на меня задумчивым взглядом, как будто вспомнила о нашей вылазке в клуб, щелкает пальцами, коварно ухмыляясь. — Как, кстати, ты вечер провела?

После клуба мы с подругой не виделись несколько дней, да и рассказывать ей о моем побеге стало стыдно. Я только собралась отмахнуться от нее, но мои покрасневшие щеки выдали мгновенно, и Вера хохотнула.

— Что? — смутившись, спрашиваю. Она быстро пробежалась по мне взглядом, выискивая любой намёк, и будто я сама сдамся ей, да расскажу.

— Ну, — протягивает, хлопая указательным пальцем по своим губам, — тот мужчина, случайно не господин Дубровский?

Прям в яблочко. Пришлось кивнуть, в любом случае подруга бы догадалась. Вера соскочила с дивана, и стала расхаживать туда-сюда, чем только напугала. Я редко видела ее такой моментально взволнованной. Останавливается по середине комнаты и упирает руки в бока. Дышит слишком прерывисто, словно пробежала скорую дистанцию. Я сжала руки в крепкий замок на груди, ждала. Да что могло произойти, раз Вера встревожилась. И где-то на подсознательном уровне я поняла — это касается моего побега. Наверняка мужчина нажаловался администратору и смотрителям, тем более что они вовсе стали свидетелями. Черт возьми, теперь дорога в этот элитный клуб будет для меня закрыта.