о чём я могла только гадать. Я попыталась заставить пьяный мозг сформулировать хоть какое-то подобие вопроса, что не вызовет подозрений, но он совершенно отказался думать. И виной тому стал не алкоголь.

Терпкий аромат окутал, заставил затаить дыхание и закрыть глаза. Я хотела бы сбежать сейчас! Гордо оттолкнуть его, топнуть ногой и покинуть бар. Но нет, не хотела. Горячее дыхание Ларика обожгло ухо вместе с тем, как запах его кожи коснулся обоняния.

– Ты самое восхитительное, что со мной случалось, – он скользнул кончиком носа по моей щеке, его губы замерли в миллиметре от моих, я ощущала его дыхание, каждое слово отпечатывалось на коже, когда он продолжил: – Я понимаю, что тебе нужно время привыкнуть к тому, что ты человек…

Я отпрянула, широко распахнув глаза. Замотала головой, чтобы стряхнуть его очарование. Человек? Я вскочила и бросилась прочь, не реагируя на тоскливое «Оливия!» вслед.

«Человек», – билось в голове, пока я бежала так быстро, как могла. Куда? Куда мне бежать? Ноги сами привели к храму Кали. На краю города, под открытым небом, стояла огромная величественная статуя в дающем жесте протянувшая мне руку. Я рухнула на колени, не в силах больше удерживаться на гудящих конечностях.

– Великая Кали, – зашептала я так, будто от этого зависела вся жизнь. А она зависела. – Богиня чистого сознания и смерти, дарующая свою благодать. Ты хранишь баланс света и тьмы с сотворения нашей эпохи… Ответь!

Последнее слово звонко разлетелось в темноте и потонуло в ней. Слёзы хлынули, я согнулась пополам, но сквозь рыдания продолжала выдавливать:

– Почему Ты… отказалась… от меня? Почему отвергла свою жрицу, утвердившую Твою волю?

Грудь рвало от боли.

– Как могла я потерять всё? Ради чего?

Воздуха не хватало.

– Какое отчаяние загнало меня в постель человека? Что сотворила я, что сама теперь человек? Чем провинилась черед Самуилом, что стала его недостойна?

Ответа не было. Тишина, мучительная, раздирающая, пронзала, как меч, который я вонзала в демонов, убивающих не смотря ни на что. Она не испепеляла, а была невыносимо острой. Да разве заслужила я карающего огня?

– Как исправить то, что я вижу сейчас?

Я взмолилась из последних сих. Отчаяние захлестнуло настолько, что сдавило внутренности.

– Баланс, – принёс мне еле слышным шёпотом ветер.

Я замерла.

– Баланс? – переспросила непонимающе, невидяще уставившись на статую.

Больше Кали со мной не заговорила.

***

Идти было некуда. Я поплелась туда, где очутилась этим злополучным утром. При виде меня, полночи зябнувшей на коленях у статуи Кали не в самой подходящей одежде, Ларик испуганно распахнул глаза и втянул внутрь квартиры.

– Что ты так себя изводишь? – сокрушённо причитал он, растирая мне плечи, пока грелся чайник.

Я же, сломавшаяся под тяжестью всего, что ещё не рухнуло на меня (да что уж там, каких-то три года подождать!), уткнулась лбом в его грудь и сделала то, чего никогда во взрослой жизни себе не позволяла. Разревелась.

Да-да. Последний раз я это делала в девять. Причиной тогда стала жуткая досада. Мама отлупила за то, что я пропала из её поля зрения, пролазив несколько часов по заброшенной стройке. Вот и сейчас я чувствовала себя так же: получила за то, что ничего плохого не сделала. Подумаешь, по стройке погуляла, но ведь вернулась живая! Подумаешь, получила по жопе за три года, которых не жила.

Ларик убаюкивал меня. Гладил по голове и спине, шептал, что всё будет хорошо, что всё наладится, а когда я по инерции обняла своего утешителя, крепко прижал к себе, уткнувшись носом в шею. Тогда я успокоилась. Что-то другое заполнило меня, вытолкнув пустоту. Будто мягкий флисовый плед укутал изнутри.

Он начал целовать мои щёки, как бы невзначай скользя по губам. Меня затопило его нежностью. И вот он уже целует настойчиво, а я покорно отвечаю. О, мой спаситель! Конечно же, принял холодную-голодную сиротку, а она тут же благодарно упала в твои объятия.

– Что? – глаза его непонимающе распахнулись.

Да, я оттолкнула его. Сильно, зло. Может быть, тычок предназначался и не ему, но под рукой оказался он.

– Почему ты со мной? – ядовито выпалила я, вспоминая проклятый разговор с отголоском богини.

Ларик посмотрел так, будто большей глупости в жизни не слышал.

– Потому что люблю тебя, – растерянно ответил он.

Как же очевидно! Спасибо, кэп! Я зажмурилась, решив не изливать весь яд на человека, готового дать приют, пока не разберусь, как выбраться из этой ямы. Инженерик же разочаровано покачал головой, тяжко вздохнул и побрёл прочь.

– Не жди меня, – кинул он на ходу и хлопнул дверью.

***

Спала я беспокойно и до ужаса боялась открыть глаза, когда проснулась. Я оттягивала, сколько могла, молясь Богине, умоляя её проснуться в своей кровати или рядом с Самуилом. Мольбы остались без ответа, вокруг снова возникла квартира Иллариона.

Простонав «За что?», я встала. Я судорожно раздумывала, что должна сделать, чтобы избежать ужасного будущего с человеком и остаться жрицей. Уйти из служения в тридцать!.. Это раньше, чем в расцвете сил.

Отчаяние толкнуло в прибежище слабых. Захлопнув дверь, я двинулась в сторону исповедальни, лелея надежду, что хотя бы её местоположение и назначение не изменились. Я стремительно преодолевала улицу за улицей. Я досконально знала путь, который проделывала раз в месяц, чтобы помочь заблудшим принять волю Кали. Сама же всегда получала наставления Богини из уст её отголосков. Дожились! Привет, бессилие.

Помявшись в нерешительности перед куполообразным зданием с белыми стенами в центре площади, я всё же выдавила последние остатки гордости из своего тщедушного тельца. В исповедальне я затаила дыхание, охваченная блаженством. О, пристанище! Ты осталось тем же. Родные белоснежные стены, родная статуя Кали в мой рост с той же протянутой в дающем жесте рукой и невероятным количеством цветов у ног!

Справа от входа на мраморном постаменте из обилия цветов я выбрала бордовую розу. Я всегда клала белый цветок к ногам богини, но сегодня душа требовала тяжёлого цвета боли. Я опустилась на колени и закрыла глаза.

– Великая Кали, – одними губами проговорила я. – Хранительница баланса света и тьмы, Твоё чистое сознание дарует благодать.

Да, каждый раз я говорю это иначе. Но разве молитва – заученные фразы, а не зов души? Положив цветок, я поднялась и оглядела кабинки по диаметру исповедальни. Нет, не вся гордость пала. Один её росточек где-то глубоко ещё сопротивлялся. Но я-то сильнее!

Нехотя я двинулась к одной из кабинок с отодвинутой плотной занавеской голубого цвета. Зашла, закрыла её и села на краешек скамьи, по-ученически сложив руки