Колумбию, потом запахло жареным — и сам дал дёру. Тут полно таких — квартиры покупают, и все как один вступают в оппозицию кровавому режиму Мадуро и клянут его последними словами. Местные спецслужбы еще с ними чего-то там возятся, а вот американцы фишку уже просекли и попытки получить статус политического беженца и выехать на халяву в США — оперативно пресекают. Хочешь бесплатную визу политбеженца? Х. шки тебе, деточка! Покупай как все инвесторскую — два миллиона долларов инвестиций в экономику США, как минимум. Нет таких денег? Твои проблемы — иди, еще поворуй.

Потом Чавес умер, к власти пришел Мадуро, бывший водитель автобуса — а у того были свои родственники, друзья и знакомые. И они все хотели кушать. Так что Родриго понял, что дело худо — и дернул в соседнюю страну, прихватив семью и наворованное.

Обычно следующий пункт — это Панама или США, но для Родриго это не подходило. Американцам он в свое время сильно насвинячил, и потому американской визы ему было либо не видать, даже за деньги, либо дали бы — но арестовали бы уже в аэропорту. И понятное дело, раскулачили бы. Панамцы тоже имели на него зуб, а если бы и не имели — с американцами им ссориться ни к чему — выдали бы сразу в США и все.

Родриго, не зная куда деваться, заказал исследование и «выявил», что его бабушка была еврейской эмигранткой. Но в израильском посольстве ему не поверили.

Так генерал Родриго и мыкался, не зная, куда приткнуться, пока ему кто-то не дал мой номер телефона.

Если вы еще помните, у меня серьезные связи, как в Прибалтике, так и в Швеции с Норвегией. И именно в сфере эмиграции. Они остались — номера телефонов, должники, понимание того, как работает система. И мы договорились — миллион долларов. Половина сейчас, половина после того как вся семья получит позитив — то есть разрешение на въезд в Швецию.

Первым делом мы отправили младшую дочь генерала, зеленоглазую блондинку (причем не крашеную) со странным для Венесуэлы именем Кая в Швецию. Ее задача — просидеть тихо шесть месяцев, получить позитив, освоить язык и поступить в университет на любой факультет. И она близка к этой цели. После того как эта задача будет выполнена — она сможет подать документы на воссоединение с семьей. Один из сыновей генерала, Кальво, — у него аж восемь детей — с этой же целью обосновывается в Латвии. Третий, Хорхе, — поехал в Эстонию.

Но Швеция у нас остается главной целью. Страна, где средняя зарплата зашкаливает за три с лишком тысячи евро, и где давно уже не происходит ничего плохого. Страна, где можно не выживать, а жить тихой, до тошноты буржуазной жизнью — если вас, конечно, не встретят в темном переулке шведы во втором поколении с именами Ахмед и Мохаммед. Но в Колумбии опасностей куда больше.

А пока дети боливарианского генерала ищут позитива в спокойной буржуазной Европе — Родриго сидит здесь, в Колумбии, стране, с которой у Венесуэлы есть пограничные споры и с которой он должен был бы в иных обстоятельствах воевать. И воевал бы. Если бы не воровал.

Воруют все…

Знаете, я и сам не святой. Честно. Но иногда мне становится тошно от того, во что превратился весь мир после 1991 года. Идеологии больше не стало — ни с одной ни с другой стороны. Идеалов тоже. Образец жизни — стать миллионером до тридцати. Неважно как. Хоть спортом, хоть сверкая голой ж… на страницах журналов. Цель оправдывает средства. И второе — воруют все. И в богатых странах и в бедных. Воруют политики, воруют генералы, воруют чиновники. Я не видел еще ни одной страны, где бы не воровали.

Потом, когда наворуют — переезжают в страны загнивающего Запада, или к нам в Москву — и живут на наворованное. Все идеалы, все обещания, все клятвы — все летит к черту как только появляется возможность украсть.

Здесь, в Колумбии, была такая революционная организация ФАРК. Она состояла из бедняков и студентов, пока кому то не пришло в голову, что в районах контролируемых ФАРК кока растет ничуть не хуже, чем в любых других районах. С тех пор всё изменилось. А недавно состоялось национальное примирение — партизаны ФАРК получили гарантированные места во власти на местном уровне — то есть возможность крышевать наркоторговлю официально. Вожаки партизан покупают виллы на холмах, предпочитают Феррари, а их партизанские подружки все как одна увеличили грудь и не вылезают из косметических салонов.

Это и в самом деле национальное примирение. Я знаю даже, что будет через несколько лет — новая схватка, теперь за место у корыта.

— Слушай, — сидящий напротив Родриго хватает меня за рукав, — ты слушаешь?

— Да, да…

— Есть тема.

— Какая?

— Реальная… у меня там знакомые остались. Можно дела делать. Смотри — правительство закупает продовольствие. У меня знакомые сидят на бумагах. Потом это все переправляется через границу мелкими партиями и тут на приграничных рынках расторговывается. А можно сделать так, что продовольствие это — сразу придет сюда… там рис, мука, кажется. И здесь продать по реальной цене. А мои друзья сделают документы…

Я качаю головой.

— А что не так? Почти два конца.

— Слушай, Родриго. Тебе не противно, а?

— А чего?

— Да ничего. Тебе не понять.

Ему и в самом деле не понять. Потому что когда Венесуэла рванет — а она рванет, рано или поздно — мало никому не покажется. И я боюсь, как бы не получилось цепной реакции — когда социальный взрыв в Венесуэле может вызвать цепь событий наподобие Арабской весны. Здесь ведь тоже полно нищих, обделенных, лишенных будущего. Социалистические идеи здесь до сих пор популярны.

И когда они придут для последнего разговора по душам — вот тогда то и станет понятно, что и как. Только поздно будет.

Я допил свой кофе, посмотрел в зал и увидел знакомое в нем лицо. Знакомое лучше и больше, чем мне бы того хотелось.

…

Слон!

Твою мать…

Слон был моим куратором. С давних, очень давних времен. Мы познакомились с ним в Грозном, жуткой зимой девяносто четвертого и с тех пор — уже не расставались. Вместе мстили — за то, что произошло, за всех тех пацанов, что остались лежать горелыми шкварками на рыжей от огня броне. И отомстили — но потом наши дороги разошлись. Просто он в какой-то момент перешел на кабинетную работу — а я