— Я позвонила, потому что твоей сестре больно и одиноко, и мне показалось, что ты захочешь навестить ее и узнать, как она себя чувствует. Я не хочу твоих денег, Лира. Мне просто чертовски хочется, чтобы ты начала вести себя как сестра.

Очередная минута молчания, сопровождающаяся стуком пальцев по клавиатуре.

— Слушай, у меня работы по горло. Я представляю интересы фирмы по нескольким делам сразу и не могу сию минуту все бросить. Сейчас у меня нет никакой возможности приехать. Может, на следующей неделе или через неделю.

Лира жила в центре города — всего в двадцати минутах езды от нас — однако была убеждена, что это очень далеко.

— Не бери в голову, ладно? Просто представь, что я вообще не звонила.

Мои глаза наполнились слезами. Я была потрясена холодностью человека, которого когда-то считала для себя примером. ДНК ясно говорит, что мы сестры, но только что произнесенные ею слова — это слова чужого человека.

— Прекрати, Люси. Заканчивай со своим ненавязчиво-агрессивным подходом. Завтра я пришлю по почте чек, хорошо?

— Не нужно, правда. Мы не нуждаемся ни в твоих деньгах, ни в твоей поддержке. Сама не знаю, зачем позвонила тебе. Считай это проявлением слабости с моей стороны. До свидания, Лира. Удачи тебе в делах.

— Да, хорошо. И… Люси?

— Что?

— Тебе следует как можно скорее вернуться на работу в кофейню.

* * *

Спустя какое-то время я поднялась из кресла-качалки и направилась в комнату для гостей, которая на данный момент была моей. Закрыв дверь, я сжала в руке кулон и закрыла глаза.

— Надо мной воздух, подо мной земля, во мне огонь, вокруг меня вода, — глубоко вздохнув, я начала повторять слова, которым научила меня мама. Всякий раз, теряя в жизни точку опоры и чувствуя, что земля уходит у нее из-под ног, она повторяла это заклинание и вновь обретала свою внутреннюю силу. Но, повторяя эти слова сейчас, я не чувствовала, что они помогают.

С поникшими плечами и текущими из глаз слезами я обращалась к единственной женщине, по-настоящему понимавшей меня.

— Мне страшно, мама. И я ненавижу себя за это. Ненавижу за то, что боюсь, ведь это значит, что я отчасти думаю так же, как Паркер. В глубине души я чувствую, что она не справится, и это день за днем наполняет меня ужасом.

Душераздирающее зрелище, когда на твоих глазах лучший друг медленно умирает. И пусть я верила, что смерть будет всего лишь очередной главой ее прекрасной биографии, легче от этого не становилось. Подсознательно я понимала: каждое наше объятие может стать последним, каждое слово может оказаться прощальным.

— Я чувствую себя виноватой, потому что на одну позитивную мысль у меня приходится пять негативных. В моем шкафу стоят пятнадцать банок, заполненных мелочью, о которых Мари даже не подозревает. Я устала, мама. У меня больше нет сил, и я чувствую себя виноватой за то, что почти готова сдаться. Я должна оставаться сильной, ведь ей совсем не нужно, чтобы рядом была развалина. Знаю, ты учила, что мы, девочки, не должны испытывать чувство ненависти. Но я ненавижу Паркера. Не приведи Господь, но если окажется, что для Мари это были последние дни жизни, и он омрачил их… я ненавижу его за это. Последние дни жизни Мари не должны быть наполнены мыслями о том, что ее бросил муж.

Главная несправедливость в том, что Паркер смог просто собрать вещи и сбежать в новую жизнь без моей сестры. У него есть возможность встретить новую любовь. А как же Мари? Он так и останется единственной любовью в ее жизни, и от этого мне больнее всего. Я знала сестру как свои пять пальцев: у нее очень нежное сердце. Любую боль она ощущала в десять раз сильнее каждого из нас. Мари — человек с открытой душой, ее прекрасное сердце говорило с каждым, даже с тем, кто не заслуживал права слышать его голос. Она молила о том, чтобы эти люди полюбили голос ее сердца. Мари всегда мечтала быть любимой, а из-за Паркера теперь чувствует себя брошенной. И я ненавидела его за это. Она покинет этот мир, думая, что по ее вине их брак оказался неудачным, хотя сама пожертвовала всем. Все во имя любви.

Любовь.

Чувство, окрыляющее и разрушающее людей. Освещающее их души и сжигающее сердца. Отправная точка и конечный пункт любого пути.

Шли дни, месяцы, годы, и мы с Мари все меньше и меньше слышали что-то о Паркере и о Лире. Ее визиты жалости становились все реже, а заглаживающие вину чеки по почте и вовсе перестали приходить. Когда в почтовом ящике появились документы о разводе, Мари проплакала несколько недель. Ради нее я стойко держалась при свете дня, а в сумерках обливалась слезами из-за ее разбитого сердца.

Несправедливо, что Вселенная, и без того лишившая Мари здоровья, имела наглость еще раз проявить себя, чтобы удостовериться: не только тело, но и сердце ее теперь разбито на триллион маленьких осколков.

Каждым вдохом Мари проклинала свое тело за то, что оно предало ее и разрушило тщательно выстроенную жизнь. Каждым своим выдохом она молилась, чтобы муж ее вернулся домой. Я никогда не говорила ей, но каждым своим вдохом я молилась о ее исцелении и каждым выдохом умоляла, чтобы ее муж никогда не возвращался.

Грэм

2017 год

Два дня назад я купил цветы для кое-кого. И этот кое-кто не был моей женой. С момента покупки я не выходил из своего кабинета. Вокруг царил хаос: повсюду валялись бумажки для заметок, вырванные из блокнота страницы и просто скомканные листы с неразборчивыми каракулями и перечеркнутыми словами. На моем столе стояло пять бутылок виски и нераспечатанная коробка сигар. Глаза горели от усталости, но я не позволял им закрыться и тупо пялился в монитор компьютера, печатая что-то и тут же удаляя.

Я никогда не покупал цветов жене.

Никогда не покупал ей конфет ко дню святого Валентина, а плюшевые игрушки считал нелепостью.

Я даже понятия не имел, какой цвет у нее самый любимый.

Она тоже не знала, какой цвет мне нравится больше.

Однако я знал, кому из политиков она симпатизирует. Знал о ее отношении к проблеме глобального потепления, а она знала о моем к религии. И мы оба знали наше отношение к детям — мы никогда их не хотели.

По нашему общему мнению, все это и было самым важным. Благодаря этому мы были вместе. Мы оба строили карьеру, поэтому даже друг на друга времени не хватало, что уж говорить о полноценной семье.

Я не был романтиком, и Джейн не возражала, потому что сама была такой же. Нас редко видели держащимися за руки или обменивающимися поцелуями на людях. Мы не фотографировались в обнимку, чтобы продемонстрировать свои чувства в социальных сетях. Но это вовсе не означает, что наша любовь была ненастоящей. Мы по-своему дорожили друг другом. Мы были разумной парой, понимающей, что такое любовь и преданность друг другу, хотя, честно говоря, в наших отношениях никогда не было романтики. Наша любовь строилась на взаимном уважении и доверии. Каждое важное для нас решение перед принятием всегда тщательно продумывалось — часто с составлением схем и графиков. В тот день, когда я попросил ее стать моей женой, мы составили пятнадцать круговых диаграмм и блок-схем, чтобы убедиться в правильности принимаемого решения.