Это произошло весной 1762 или 1763 года. Я открыла для себя Париж. Он совсем не был похож на тот город, который я надеялась увидеть.

Мне исполнилось всего пятнадцать лет, я впервые оказалась вдали от дома, совсем одна. Нужно было всему учиться, многое увидеть. Мадемуазель Барбье говорила, что у меня есть способности! Она не сомневалась в том, что я, обладая привлекательной внешностью и вкусом, не пропаду. Но это было только началом, которое оказалось трудным.

В Аббевиле я была помощницей модистки, в Париже — абсолютно никем. Я чувствовала себя крошечной, почти невидимой. В огромном многолюдном городе я была одинока как никогда.

Свою первую ночь в Париже я провела на улице Жювери в доме подруги Виктории Барбье, рыжеволосой красавицы с белоснежной кожей, усыпанной мелкими веснушками.

Но там я оставалась недолго. У рыжеволосой подруги мадемуазель Барбье была большая семья и долги, и я ушла, чтобы не стеснять ее. Мне повезло: я быстро нашла работу и при ней новое жилье.

Сначала меня приняли в магазинчик на набережной Жесевр, потом на службу к Марии-Катерине Пекелер, в дом мод «Модный штрих» на бесконечной улице Сен-Оноре, в центре изящества и красоты. Эта улица изобиловала всевозможными магазинами. Пятнадцать трикотажных лавок, три вышивальных, полдюжины шляпных, три портняжных, пятнадцать суконных, четыре бельевых, около тридцати галантерейных (тех, что «все продают и ничего не делают»), перчаточник, дюжина скорняков, столько же портных, два десятка модисток. И все это только на одной улице!

Я подолгу рассматривала вывески. Они были шикарными, позолоченными: «Золотая лента», «Золотой посох», «Коронованный лебедь», «Стиль века», «Три султана», «Французские женщины», «Два ангела», «Модная шуба», «Великолепный»… Пойди узнай, почему мне больше всех магазинчиков нравился бутик Марии-Катерины Пекелер! Я собиралась остаться в нем на несколько лет. «Не рассчитывайте обрести здесь надежную работу», — предупредила меня Пагелла[15]. Ее все так называли. Но работа никогда не пугала меня, да и жалованье вполне устраивало. Хозяйка дала ясно понять, что в ее доме трудятся только порядочные девушки.

— Отбой в десять вечера и не вздумай приводить мужчин!

Я кивнула в знак согласия. После этого Пагелла внимательно осмотрела меня с ног до головы, будто разглядывая животное на рынке. Красивое животное, в этом я отдавала себе отчет.

Магазин «Модный штрих» пользовался хорошей репутацией, и Пекелер стремилась сохранить ее. Злые языки говорили, будто дома мод — это приюты для веселых размалеванных шлюх с напудренными волосами, но девушки, служащие у моей хозяйки, не злоупотребляли ни белилами, ни румянами. Почти все они были строгих правил и одевались очень скромно.

— Мы ведь не Лабилли[16], — любила повторять Пагелла.

В двух шагах от нашего магазина, на улице Неф-де-Пти-Шам, находился бутик знаменитого Лабилля «Модные наряды с доставкой на дом». Моя хозяйка скептически относилась к этому господину и его торговле из-за истории с одной девицей. Это была девушка необыкновенной красоты, при взгляде на нее захватывало дух. Белокурые от природы волосы, голубые глаза, точеная фигурка. Жанна Бекю была очаровательна и талантлива не только в швейном деле. Мужчины называли ее «ангелом».

— Ангел с дьявольским огоньком, — ухмылялась Мария-Катерина Пекелер.

Спустя какое-то время красавица Жанна стала любовницей Людовика XV[17]! Она ушла из швейного дела тогда, когда я делала на этом поприще свои первые шаги. Вскоре она сменила имя Бекю на куда более изящное и громкое Барри.

Итак, я по воле случая оказалась в «Модном штрихе», процветающем доме мод, известном царящей в нем нравственностью, что так редко встречается в этой области.

В Париж я влюбилась не сразу. Сколько раз я терялась в этом городе, делая свои первые доставки! Из-под горы коробок меня было едва видно, я с трудом протискивалась по улочкам и переулкам. Путала адреса, возвращалась обратно, приходила наконец со стертыми ногами к разгневанной клиентке, которую заставила долго ждать. Но я была молода и расторопна, поэтому быстро свыклась с огромным лабиринтом Парижа. С песней на устах и открытым сердцем я летала по городу, уже не путая адреса и не задерживаясь в пути. Как я могла доставлять коробки этим дамам?! Эта работа нравилась мне куда больше, чем служба в ателье — ведь я весь день была на свежем воздухе!

Париж был изнуряюще многолюден. В любое время, в любом месте спешили, толкались толпы людей. Даже во время обедни! И бесконечное число улочек, тесных, без тротуаров, вечно покрытых грязью, даже в богатых кварталах. Приходилось с боем отстаивать перед всадниками свое право пройти по улице. Почему-то эти люди, восседая на огромных лошадях, чувствовали свое явное превосходство. Небольшие экипажи тоже были настоящим кошмаром. Молодые безмозглые наездники, управляя грязными каретами, гнали коней во всю прыть. У меня был выбор: скончаться, будучи раздавленной на месте, или умереть от стыда, представ перед клиенткой грязной с головы до ног.

Этот город просто плевал на вас. Он кишмя кишел мрачными личностями: обыкновенным прохожим приходилось выбирать одежду и чулки такого цвета, на котором меньше всего заметна грязь, проще говоря, черного, что придавало всем унылый вид.

Но главная опасность таилась не в этом. Париж был беспощаден к слабости и нищете; он неумолимо уничтожал маленьких простофиль, только что приехавших из деревни, таких, как я.

Тем не менее я привыкла к новой жизни и мало-помалу стала наслаждаться большим городом, который каждый день преподносил мне сюрпризы. Париж был спектаклем, таким же прекрасным, как «Ифигения в Тавриде»[18]или «Деревенский колдун»[19]. В один день я заметила мужчину, идущего по воде, в другой — мальчишку, который рыл землю, как крот! На третий я увидела умную собаку, которая играла в карты, и даже змею с двенадцатью лапами и растроенным языком! Разве можно тут умереть от скуки?!

У меня было любимое местечко рядом с Мостом Шанж, которое я обнаружила во время одного из походов к клиентке «Модного штриха». Оно напоминало мне бухту реки Соммы и ее красивые извилистые берега. Я часто ходила туда прогуляться по воскресеньям с моей новой подругой.