переулке, не годится – как прежде меланхолично сникали в жарких креслах, усугубленные фазами луны (хотя сегодня великолепная осенняя ночь полнолуния) – там где тогда, прежде, это было признанием нужды в моем возврате ко всемирной любви как до́лжно великому писателю, типа какого-нибудь Лютера, какого-нибудь Вагнера, теперь от этой теплой мысли о величии зябко веет холодом – ибо и величие умирает – ах и кто сказал только что я велик – и предположим кто-то был великим писателем, тайным Шекспиром ночью под подушкой? или в самом деле так – стихотворение Бодлера не стоит его скорби – его скорби – (Это Марду, в конце концов, сказала мне: «Я бы предпочла счастливого человека несчастливым стихам что он нам оставил», с чем я согласен а я Бодлер, и люблю свою смуглую любовницу и тоже склонялся ей на живот и слушал перекаты внутри) – но мне следовало бы понять по ее первоначальному объявлению независимости что пора бы и поверить в искренность ее отвращения ко влеченности, а не бросаться на нее как будто и поскольку я фактически хотел чтобы мне стало больно и желал «истерзать» себя – еще одним терзаньем больше и они задвинут синюю крышку, и в мой ящик плюхнется парень – ибо теперь смерть гнет свои крыла над моим окном, я ее вижу, я ее слышу, я чую ее запах, я вижу ее в вяло повисших рубашках моих которым больше не суждено быть ношеными, ново-старых, стильно-старомодных, галстуки подвешеные змееподобно которые я уже и не надеваю, новые одеяла для осенних мирных постелей теперь корчатся порывами коек в море себяубийства – утраты – ненависти – паранойи – это в ее личико я желал проникнуть и проник…

В то утро когда вечеринка достигла высшей своей точки я был в спальне у Лэрри вновь любуясь красным светом и вспоминая ту ночь когда у нас там была Мики на троих, Адам и Лэрри и я сам, и у нас был бенни и большая сексуальная кутерьма сама по себе слишком поразительная, чтобы ее можно было описать – когда вбежал Лэрри и сказал: «Чувак ты собираешься сегодня ее заполучить?» – «Мне бы конечно хотелось – Не знаю…» – «Ну чувак так ты разберись, времени-то немного осталось, что это с тобой такое, мы притаскиваем всех этих людей в дом и подогреваем всех этим чаем и теперь все мое пиво из ле́дника, чувак надо что-то с этого получить, займись-ка…» «О, тебе она нравится?» – «Мне вообще кто угодно нравится если уж на то пошло чувак – но я имею в виду, в конце концов». – Что привело меня к краткой натужной неудачной свежей попытке, к какому-то виду, взгляду, реплике, сидя рядом с нею в углу, я сдался и на рассвете она подорвала с остальными а все они пошли пить кофе и я пошел туда же с Адамом чтобы увидеть ее вновь (следом за компанией вниз по лестнице пять минут спустя) и они там были а ее не было, предаваясь независимым темным размышлениям, она свалила к себе в душную квартирку в Небесном переулке на Телеграфном холме.

Поэтому я отправился домой и несколько дней в сексуальных фантазиях моих была она, ее темные ноги, сандалеты, темные глаза, мягкое маленькое смуглое лицо, скулы и губы как у Риты Сэвидж, крохотная скрытная близость и почему-то теперь мягко змеиное очарование как и подобает маленькой худенькой смуглой женщине любящей одеваться в темное, в бедную битовую подземную одежду…

Несколько ночей спустя Адам со мстительной улыбкой объявил мне что столкнулся с нею на Третьей улице в автобусе и они пошли к нему поговорить и выпить и у них произошел большой долгий разговор который по-лероевски завершился кульминацией когда Адам сидел голышом и читал китайскую поэзию и передавал ей кропалик и закончилось все в постели: «А она очень ласковая, боже, как она обхватывает вдруг тебя руками как бы ни по какой другой причине кроме чистой внезапной нежности». – «Ты собираешься ее заполучить? закрутить с нею связь?» – «Ну дай-ка я – вообще-то я тебе скажу – она совсем ага и сильно не в себе – она сейчас лечится, очевидно очень серьезно поехала притом совсем недавно, там что-то из-за Жюльена, лечилась но виду не подавала, садится или ложится читать или же просто ничего не делает а смотрит в потолок весь день напролет у себя там, восемнадцать долларов в месяц в своем Небесном переулке, получает, очевидно, какое-то пособие, завязанное неким образом ее докторами или еще кем на ее нетрудоспособность или как-то вроде – постоянно об этом говорит и впрямь слишком чрезмерна на мой вкус – очевидно у нее настоящие галлюцинации про монахинь в приюте где она выросла и она их видит и по-настоящему боится – но тут и что-то еще, видать она ширяется хотя ширяться она никогда не пробовала а только знала торчков», – «Жюльена?» – «Жюльен ширяется когда только может а это нечасто поскольку у него нет денег а стать он как бы хочет настоящим торчком – но в любом случае у нее были глюки что она не торчит как надо в контакте а на самом деле ее кто-то или что-то как-то тайно подсаживает, люди идущие за нею по улицам, скажем, полная чума – и для меня это чересчур – и, в конце концов, то что она негритянка я не хочу впутываться с потрохами». – «Она хорошенькая?» – «Она прекрасна – но у меня не получается». – «Но парень я в натуре в нее врубаюсь как она выглядит и все такое прочее». – «Ну ладно чувак тогда у тебя получится – вали к ней, я дам тебе адрес, или еще лучше, я приглашу ее сюда и мы поговорим, и ты можешь попробовать если захочешь но хоть у меня к ней и горячее чувство в сексуальном смысле и все такое я по правде не хочу углубляться в нее дальше не только по всем этим причинам но и наконец, самая большая в том, если я завяжусь с девчонкой то хочу быть постоянным типа всерьез и постоянно и надолго а с нею я так не могу». – «Я бы хотел долго постоянно и так далее». – «Ну поглядим».

Он сообщил в какой вечер она зайдет перекусить тем что он ей приготовит поэтому я там тоже был, курил чай в красной гостиной, с зажженной тусклой красной лампочкой, и зашла она – выглядела так же но на мне теперь была простая синяя шелковая спортивная рубашка и модные штаны и я откинулся на