— Я не понимаю твоей болтовни, Ермаков. Говори фактами. Убеждай меня.

— Если бы я мог вылить на тебя ведро фактов, то уже сделал бы это. — Я тяжело вздохнул через рот и продолжил: — Поначалу думал, смогу легко убедить тебя, что говорю правду, а теперь понимаю, что большее из известного мне — чепуха, которая тебе мало о чём расскажет. Разве что твоя рука, которая с детства страдает, поможет. Ей ведь постоянно достаётся, я прав?

Росс еле заметно кивнул:

— С рукой верно, она у меня невезучая. Но этого мало, расскажи что-нибудь ещё. Если мы контактировали с тобой там до того, как я умер, то, возможно, я рассказал тебе что-то такое, чего ты знать сейчас никак не можешь. Напряги извилины.

— Напрягаю, да не напрягаются. Головушка думать отказывается, потому что какой-то дурак посягнул на её неприкосновенность. Прибил бы, да совесть не позволяет трогать единственного родственника…

Вторая личность проявила себя вовремя:

«Было бы что напрягать, да, Никита? Но напрягать нечего, признай. Твой мозг извилинами не блещет, он ровный, как шар для боулинга. Странно, что там нашлось хоть немного места для меня. Везение, не иначе. Ну да чёрт с ним, с мозгом, какой есть, такой есть, другого не будет, переходим к делу. Росс готов поверить, потому что дядька умный. В отличие от тебя, заметь. Чтобы поверил, тебе нужно сказать следующее: полковник Синицын, когда ты очнулся, сказал, что путешествие закончено, Володь, можешь рассказывать всё, от меня у тебя не должно быть секретов. Но ты не смог ничего рассказать, потому что рассказывать было нечего. Память, её не стало. Стёрли, словно опухоль вырезали, при этом ничего другого не задев. Говори это Россу слово в слово, Ермаков. И как-нибудь поблагодари за то, что он умер в несуществующем будущем, благодаря этому у нас есть его воспоминания».

Мысленно послав вторую личность туда, куда обычно посылают всех, кто ведёт себя неправильно, я чётко повторил:

— Полковник Синицын, когда ты очнулся, сказал так: путешествие закончено, Володь, можешь рассказывать всё, от меня у тебя не должно быть секретов. Ты не смог ничего сказать, потому что рассказывать было нечего. Память, её не стало. Стёрли, словно опухоль вырезали, при этом ничего другого не задев.

Невозмутимость не покинула лицо дяди Вовы. Глядя на дорогу, он сказал:

— Мы подъезжаем к промзоне. Будем минуты через три. Пока молчи, не сбивай меня с мыслей. И считай, что у тебя почти получилось убедить. Разберусь с предателем, тогда и решу, что делать с тобой.

Почти — не то, что я хотел бы услышать, но надеюсь, что зерно веры уже посажено и стремительно всходит. Михаил Устюгов, сливальщик, должен стать удобрением, которое даст ему стремительный рост. Уверен, что минут через двадцать-тридцать дядя Вова будет менять все планы. Главное, чтобы не поменял место отправления. Других порталов и даром не надо, потому что тот, через который уже выходил, проверен на сто процентов и ведёт в нужную точку материка. Я не собирался кардинально менять будущее, его нужно только немного подкорректировать.

«Надо бы добить родственничка, Ермаков. Скажи ему следующее: Кира ушла в три ночи. Ты сделал вид, что спишь, потому что сил попрощаться не было. Дверь закрылась, и слёзы хлынули из глаз. Больше вы не виделись, хоть это и не было проблемой при твоих возможностях. С тех пор прошло больше двадцати лет, но чувства к ней по-прежнему бушуют в твоём сердце. Ты любишь её, но не можешь признаться в этом самому себе».

Нет, я не хочу этого говорить, потому что информация слишком личная. Ты меня слышишь, Основа?

«Конечно, слышу, все твои мысли мне доступны. И требую сказать всё слово в слово. Не скажешь — заставлю. Будь уверен, методы воздействия на тебя у меня имеются. Хочешь ощутить всю их прелесть?»

Пожелав над-личности заблудиться в клетках моего мозга, я собрал волю в кулак и тихо заговорил:

— Кира ушла в три ночи. Ты сделал вид, что спишь, потому что сил попрощаться не было. Дверь закрылась, и слёзы хлынули из глаз. Больше вы не виделись, хоть это и не было проблемой при твоих возможностях. С тех пор прошло больше двадцати лет, но чувства к ней по-прежнему бушуют в твоём сердце. Ты любишь её, но не можешь…

Росс ударил по тормозам, ремень безопасности натянулся и тем самым спас моё многострадальное лицо от встречи с салонным пластиком. Визг шин послышался где-то позади, затем почувствовался не слишком сильный удар. Ну всё, приехали!

Быстро вызвав кого-то по телефону, Росс сказал:

— Мы в пяти километрах, попали в ДТП. Присылай на оформление знакомый экипаж и за нами машинку вышли. Жду. — Отключив звонок, дядя он грозно посмотрел на меня и прорычал: — Считай, что я поверил тебе, потому что того, что ты сказал, кроме меня в настоящем не знал никто. Совет на будущее: постарайся забыть эту информацию. Не подведи.

Росс покинул салон, потому что водитель старенькой «Лады», прилипшей к заду нашей машины, уже маячил у окна. По его лицу видно, что виноватым себя не считает и готовится отстаивать правоту. Дистанцию надо было соблюдать, тогда бы не въехал, хотя и дядя Вова тоже виноват.

К моему удивлению, экипаж ДПС приехал спустя семь минут после ДТП. За нами приехали ещё через две минуты. Оперативно работают…

В прошлый раз мне не удалось побывать в закрытых помещениях организации «Тёмное Будущее». Сейчас всё иначе.

Особая комната похожа на зубной кабинет и столярную мастерскую одновременно. В массивном кресле сидит человек, конечности и тело которого прочно стянуты ремнями. Выглядит неважно. Хотя чего таить, скажу правду — выглядит Миша Устюгов так дерьмово, что самому лютому врагу не пожелаешь. А вот Боря, тот самый повторюша-оружейник, само солнышко, светится от радости. Кровь, от которой начинает подташнивать, везде. Картину дополняет сильный запах мочи и дерьма.

Увидев Росса, Боря затарахтел:

— Этот гавнюк всё мне рассказал, всё-всё, гавнюк такой. Я спрашивал, он молчал. Молчал, но я ведь умею спрашивать. Там подрезал, тут подпалил, где-то саморезик завернул, а где-то молоточком подстучал. У меня и не такие говорить начинали! Покойника разговорю, лишь бы он боль чувствовал! Слабенький, шкуру снимать даже не пришлось!

Первое впечатление, однако, бывает неправильным. В жизни бы не подумал, что мелкий замухрышка по имени Боря способен на такие зверства. Миша Устюгов — дядя не маленький, вот только размер в этом деле не важен. Болевой порог — главная черта. И, каким бы высоким он ни был, превышающая разумную грань боль будет найдена, если за дело берётся профессионал. Взглянув в лицо Миши, я понял, что нормальным человеком ему уже не быть, Боря его сломал. Не физически, это ерунда, уничтожил психически, у него больше нет воли. Только подчинение. Беспрекословное.

Схватив со стола измазанный кровью листок, Боря протянул его Россу и обрадованно доложил:

— Тут всё, всё до единого слова, записано. Ничего не пропустил, всё спросил, всё запомнил, всё написал. Бери, Старый, читай, наслаждайся. А я продолжу!