— Что? — тихо спросил Мазур.

— Еще утречком, позавчера, пришел к нам один тип и попросил приюта дней на несколько, — сказал дядя Педро. — Ну, как мы можем отказать? Средних лет такой фусу, одет бедненько, но чистенько, с торбой на плече. Он не рассказывал, откуда, куда и зачем, а я и не спрашивал — не положено у нас, по себе знаете… Ну, крестик висит, службу знает, мессу стоять умеет… Живет себе тихонечко, как та мышка, и не видно его, и не слышно. А есть у нас, надобно вам знать, такой парнишка — Жуан. Шустрый парнишка, остроглазый, к учености тягу имеет, что не так уж и часто встречается… Так вот. Вскоре после того, как вы уехали, подбегает он ко мне, тараторит возбужденно: «Дядя Педро, дядя Педро, тот молчун сидит у себя и в рацию разговаривает». Оказалось, Жуан проходил мимо и услышал, что внутри потрескивает что-то необычно. Заглянул украдочкой — а тот тип сидит в углу и говорит что-то в маленькую рацию, совсем маленькую, таких он не видел — видел только те, что солдаты за спиной носят…

— Минуточку! — вскинул ладонь Мазур, чуть ли не бегом бросился к машине, распахнул заднюю дверцу и вернулся с одной из раций:

— Вот такая?

Педро присмотрелся:

— Чего только люди ни придумают, чтобы письма не писать, как испокон веков Господом заведено… Сам я ее не видел. Но Жуан очень похоже описывал: коробочка черная, поменьше книги, но потолще, и палочка торчит… Что он говорил, Жуан не расслышал — побежал ко мне. И правильно сделал. Такие вот забавы — это уже мирские дела, кои к нам в миссию тащить из большого мира категорически не полагается. Мы — отдельно, а мирские дела — отдельно. Вот я и пошел к нему, не откладывая. Не подумайте ничего такого: просто хотел кротко вразумить Божьим словом. Объяснить человеку, если не понимает сам, что мирскими делами за пределами миссии заниматься следует. Сказать: вот тебе Бог, а вот порог, милый, гостеприимство наше не безгранично, а доброта наша не слепа… Только он, видимо, меня увидел раньше, выпрыгнул в окно с противоположной стороны, торбу забыв прихватить, и припустил в джунгли так, будто за ним болотный черт Качана гонится, да не один, а с родней…

— И чем кончилось?

— А чем могло кончиться? — пожал причетник могучими плечами. — На кулаках я б десять таких мозгляков вразумил, а вот в беге слаб, староват… Так и сбежал он в джунгли. Одно я вам скажу точно: тому гостю, что все еще полеживает связанный, он уж точно не друг. Мы же гостя не караулили, зачем, куда он денется? Меня узлы вязать отец учил, а он всю жизнь плавал в матросах. Будь у мозгляка такое желание, он бы десять раз мог незаметно для нас всех туда прокрасться и веревки перерезать. А он не стал. Значит, они не вместе. И знаете что? Совершенно непонятно пока, какой он: то ли благонравный вроде вас, то ли скверный вроде гостя… Ничего о нем неизвестно, только то, что по рации говорил, а это ж еще ничего не доказывает…

Резонно, подумал Мазур. И то, что разговор по рации ничего еще не доказывает, и то, что незнакомец явно не имеет отношения к банде Стробача. Фигур на доске прибавляется, какая-то третья сила объявилась… или какая она по счету, если вдумчиво прикинуть?

Черт, неизвестно толком, сколько все же точно на доске игроков…

— Кто он там ни есть, а я отчего-то подумал, что знать вам про него нужно…

— Спасибо, дядя Педро, — сказал Мазур. Спохватился. — Да вот, кстати. Не заберете ли все это? В миссии пригодится. Все равно ему на обочине валяться, пока не растащат…

— Отчего же не забрать? — без всякого жеманства сказал дядя Педро. — При нашей бедности все пригодится… — он присмотрелся, взял с верха штабеля журналы с девками и решительно запустил их в джунгли. — Кроме вот этого. За этих несчастных девиц, коих Господь обделил одеждой, отец Себастьян мне бы выписал…

А вот на две бутылки неплохого виски, Мазур подметил краем глаза, он посмотрел совершенно иначе. И что-то не торопился швыряться ими в джунгли. Ручаться можно, они-то в миссию попадут — но, безусловно, втайне от постороннего глаза…

— Помочь вам все погрузить? — спросил Мазур.

— Спасибо, сын мой, сам обойдусь, — сказал причетник. — Силушки еще бог не лишил, что тут той работы…

Похоже, подозрения Мазура насчет виски подтверждались полностью. Ни к чему причетнику свидетель, видевший бы, что он прихватил еще и виски: он, конечно, не думает, что Мазур вернется потом на него ябедничать, ему просто перед Мазуром чуточку неудобно — все же слуга Божий.

— Ну, тогда поеду я, наверное, — сказал Мазур.

— Да уж лучше ехать подальше, когда в окрестностях происходят… непонятности. С детства не люблю непонятностей. А вы?

— Тоже, — сказал Мазур… — Ну что ж, прощайте, дядя Педро, и спасибо за все.

— Бога благодарите, сын мой, — его лицо вдруг словно бы осветилось неожиданным озарением. — А знаете что? Прочитаю-ка я, как уедете, насчет вас молитву «Об избавлении от внезапной и неожиданной смерти». Очень старая молитва, еще прадеды наши ее читали — и ведь помогает, как все искренние молитвы Господу. Вы, сын мой, конечно, не католик, но вряд ли Господа заботят такие пустяки… — он ухмыльнулся не без лукавства. — Вещует мне то ли сердце, то ли жизненный опыт, что вы как раз из тех людей, которым эта молитва более чем другим необходима…

Мазур пожал плечами и ухмыльнулся так, что это можно было истолковать добрым десятком способов. Рукопожатие великана, как и следовало ожидать, чуть пальцы не склеило. Уже отъезжая, Мазур увидел в зеркало заднего вида, как дядя Педро широко перекрестил дорогу, машину, его.

И Мазур в который уж раз задал себе грустно-философский вопрос: ну отчего во время его странствий по глобусу хороших людей всегда встречалось раз в сто меньше, чем всевозможных подонков?

И в который уж раз привычно ответил сам себе: потому что ремесло такое. К тому и сводится, чтобы лезть главным образом в те места, которые хорошие люди обычно обходят стороной — а вот подонки там бродят стаями. Мало того, ремесло еще в том и состоит, чтобы сплошь и рядом старательно искать именно подонков, водить с ними дружбу, пить виски, корешиться всячески, играть одного из них со всем прилежанием…

Хорошо еще, что порой оборачивалось так, что выпадал случай кого-нибудь из этих подонков убивать — благо они часто пытались сделать это первыми, так что моральных терзаний не было…

Как только справа показалось почти вплотную подступавшее к дороге болото, Мазур остановил машину и переправил в мутную зеленоватую воду, из которой кое-где торчали кочки бледно-зеленой травы, весь боезапас Стробача, оставив себе только две гранаты — хозяйственный Стробач и их прихватил, справедливо полагая, что в африканской глубинке могут оказаться не лишними. В этом отношении мысли у них явно шли параллельным курсом: Мазур давно был знаком с этой маркой, несколько раз применял. Небольшая, кругленькая — ладная бельгийская игрушечка, способная вмиг выбросить в окружающий мир триста стальных шариков, косящих вокруг все живое. Для некоторых случаев — незаменимый инструмент.