Сладкий черный чай по рецепту покойной бабушки.

Книги.

Лопату.

Список довольно длинный. Я перестаю слушать примерно на середине: обдумываю свой следующий шаг. Как лучше подкатить к миссис Ти, чтобы она отпустила Карла? Я уже говорила ей, что в моем свидетельстве о рождении в графе «Отец» написано «неизвестен» и что я нашла Фельдмана в базе ДНК. Надеюсь, она не потребует предъявить документы…

Закончив читать, Карл великодушно произносит:

– Заранее можно ничего не покупать, заедем в пару магазинов по дороге.

Он аккуратно складывает бумажку и прячет обратно в карман джинсов.

– А ты странная. И совсем еще маленькая. Интересно, почему ты меня не боишься? Вдруг я убью и тебя?

Я полна надежд: от радости голова идет кругом. Он пакует чемодан и едет со мной! Идеальные квадраты сложенных футболок, носки свернуты рулончиками и убраны в полиэтиленовый пакет. Пограничное обсессивно-компульсивное расстройство личности, гласили заключения двух психиатров. Карл кладет в чемодан спортивные штаны и две пары пижамных брюк.

Комод в этой узкой голубой комнате пустует, шкаф похож на скелет – голые «плечики» вместо ребер. Карл сложил в чемодан всю одежду, которую привез с собой в эту дыру для престарелых уголовников, но не заполнил его даже наполовину.

Где же его вещи? Сразу после суда – после оправдательного приговора – Карл продал дом и исчез на шесть лет. Ходили слухи, у него есть тайное убежище, пресловутая «хижина в лесу». На это намекал автор статьи «Темная комната», напечатанной в одном глянцевом журнале – весьма меткий заголовок для материала о фотографе-документалисте и по совместительству серийном убийце.

Миссис Ти стоит на пороге и наблюдает за мной – эдакий недовольный сержант в застиранном фартуке. Я уламывала ее целую неделю. И уломала. Но вместо четырнадцати дней она дала мне десять.

– Вы ведь не передумаете, а? – говорит миссис Ти, прерывая мои мысли. «Ти» – это первая буква сложной польской фамилии с кучей согласных. Устав слушать, как люди ее перевирают, она теперь всем представляется именно так.

Миссис Ти уже не раз давала мне понять, какая она храбрая – дает приют преступникам и маргиналам, «как повелел Иисус». Если честно, я презирала ее до последнего. Но две недели назад я проходила мимо одной комнаты и случайно увидела, как она обнимает старушку в фате. Обнимает и успокаивает. Не волнуйтесь так, ваш ненаглядный вернется с войны аккурат к свадьбе.

– Все будет хорошо, – отвечаю я.

– Десять дней – не так уж и мало, как кажется. Еще раз повторяю: не забывайте давать ему лекарства от трясучки. У него иногда случаются приступы. Но редко. – Она показывает пальцем на прозрачный пакетик с лекарствами, который я держу в руках. – Он вам будет врать, учтите. Вечно все забывает. Пропуск лекарств ни к чему хорошему не приведет, вы сами видели на прошлой неделе. Сколько вам лет, еще раз? По-моему, вы слишком молоды, чтобы быть ему дочерью. Девятнадцать? Двадцать? Маловато. Надо бы вывести вас на чистую воду…

Так давай, говорю я мысленно, выводи. Останови меня. Кто-то, наверное, должен.

– …но я, так и быть, вам поверю. Вижу, что сердечко у вас доброе. Только не забывайте наш уговор. Обойдемся без бюрократии. Не хватало еще, чтобы нам сократили финансирование – эти скряги из комитета каждый месяц приходят с проверками и всех пересчитывают. Государство думает, раз у нас «дом на полпути», так и денег нам нужно вполовину меньше. – Она любит эту фразочку, то и дело с противной ухмылкой вворачивает ее в разговор. – …только они никак не поймут, что шесть полупсихов – хуже, чем двенадцать полноценных. Одна половина головы у них соображает как надо. Хитрые черти! Мечтают удрать отсюда за пончиками и текилой. А вторая половина витает бог весть где, в далеком прошлом. Забот с ними не оберешься. Верно, мистер Фельдман?

Я в который раз молча выслушиваю ее разглагольствования. Карл сворачивает рулончиком рождественский галстук и прячет его в угол чемодана, рядом с нижним бельем. Слава богу, не надел! Нам лучше не привлекать лишнего внимания.

Час назад (Карл думал, я увлечена беседой с хозяйкой и не слежу за ним) он закопал свои десятифунтовые гири на заросшем сорняками огороде. Куда он дел остальные сокровища – понятия не имею. Разберусь потом.

Нож, чтобы вспарывать кожу, точно листок бумаги, и пускать клубничный сироп. Длинные красные эспандеры, чтобы накинуть на шею и задушить. Зажигалка с буквой «Н», которая до сих пор горит: прежде чем спрятать ее обратно, я полюбовалась голубым огоньком.

Фотография девушки в пустыне, от которой у меня пересыхает в горле.

– Уж не знаю, чем вы будете заниматься в этом своем путешествии, – говорит миссис Ти, – но не ждите, что оно поможет вам укрепить семью.

– Папа склонен к насилию? Нападал здесь на кого-нибудь? – спрашиваю я. Карл стоит в шести футах от меня, и я хочу, чтобы он это слышал. Слово «насилие» не встречалось мне ни в одном из ежедневных отчетов миссис Ти – по крайней мере в тех, что она мне показывала.