Можно ли считать все это серьезной философией? В узком понимании этого слова метамодернизм нельзя назвать философией. Иными словами, авторы концепции стремятся избегать вопросов онтологии и эпистемологии, обозначая этими метками лишь место метамодерна на интеллектуальной карте, и сами не заходят на территорию метафизики, позволяя делать это некоторым авторам данного сборника. В статье 2010 года метамодернисты заявляли, что не претендуют на философскую глубину (как утверждали они сами, их концепция не научна, но эссеистична), а если выражаться точнее, то не считают метамодернизм философией. Теперь же они благообразно обходят этот вопрос молчанием. Иными словами, если кто-то посчитает, что проект метамодерна можно назвать философией, то, кажется, никто не будет против. Однако в широком смысле метамодернизм, конечно, является философией. Во-первых, его можно считать эстетической концепцией, философией культуры и в некоторой, хотя и не очень большой, степени социальной теорией, о чем я скажу позднее. Во-вторых, если не сами ван ден Аккер и Вермюлен, то соавторы сборника в своем большинстве постоянно обращаются к философии во всем ее многообразии – исследователи призывают на помощь Людвига Витгенштейна, Жиля Делеза и Феликса Гваттари, Гегеля (пусть и в интерпретации известной исследовательницы темы Катрин Малабу), Славоя Жижека, Эрнста Блоха, Люка Болтански и Эв Кьяпелло. Этими именами список мыслителей, считающихся философами, не ограничивается. Все эти авторы нужны, однако, не для того, чтобы что-то рассказать о них самих, но чтобы использовать их аналитический аппарат для объяснения тех или иных феноменов культуры. Отсюда, кстати, возникает серьезный вопрос: если мы используем для объяснения метамодерна уже существующие философские концепции, что в этой теории, собственно, нового? Не является ли она стандартным подходом современных исследований культуры? В-третьих, ван ден Аккер и Вермюлен считают, например, объектно-ориентированную онтологию как новое течение в философии явлением метамодерна. Не думаю, что ключевые философы, развивающие проект объектно-ориентированной онтологии, были бы рады этой новости. Но факт остается фактом: их связывают с метамодерном. Таким образом, мы можем сделать вывод, что метамодернизм имеет отношение к философии и даже сам является в некоторых отношениях философией, но это не философия как таковая. Скорее философски метамодернизм колеблется (если употреблять термин самих метамодернистов) между исследованием и концептуализацией. Но насколько все это удачно?

На самом деле то новое, что добавляют ван ден Аккер и Вермюлен в теорию в книге, это рассказ об эпохе XXI века. Казалось бы, авторы говорят все то же самое, самым незначительным образом смещая акценты. Но на деле мы получаем сильно обновленную теорию культуры. В первой главе настоящей книги «Вехи 2000-х, или Появление метамодернизма» они заводят разговор не о культурных событиях 2000-х, но о политике и экономике, тем самым расширяя свою концепцию до социальной теории. Перечисляя все важные события, связанные с экономикой и политикой, авторы в итоге заявляют, что это был подготовительный этап для декларации появления новой структуры чувства. Так, авторы выходят на главную тему – возникновения четвертого, пока еще не до конца выкристаллизовавшегося прыжка капитализма, начавшегося в конце 1990-х и продолжающегося по сей день. Если бы в итоге в сборнике эти соображения нашли свое место, можно было бы сказать, что метамодернизм состоялся наконец как социальная теория. Однако авторы преимущественно говорят про искусство, а в тех редких текстах, что касаются политики, не выходят на должный уровень обобщения, анализируя лишь отдельные кейсы.

Содержание этой книги

Теперь можно сказать о самом важном. Главное, что появляется в книге в сравнении с ранними текстами ван ден Аккера и Вермюлена, это постоянные ссылки на теорию постмодернизма Фредрика Джеймисона. Однако авторы (и соредактор сборника Элисон Гиббонс) просто-напросто заимствуют его методологию и фактически мыслят по шаблону, предложенному Джеймисоном. Иными словами, теория метамодернизма расширяется за счет концептуальных заимствований у Джеймисона и оспаривания Джеймисона. Практически заявив, что метамодернизм является доминантной культурной логикой позднейшего капитализма, ван ден Аккер и Вермюлен делят книгу на три равные части, посвященные категориям, введенным Джеймисоном: историчности, аффекту и глубине. За первую часть отвечал Робин ван ден Аккер. В этот раздел вошли тексты, посвященные кино, литературе, «супергибридности» и «новым ремеслам». Только третий текст некоторым образом связан с Интернетом, но и он посвящен новому феномену технологического слияния различных источников, что и называется супергибридностью. В целом это авторская концепция Йорга Хейзера, и она, как и многие другие концепции авторов сборника, могла существовать (и существует) без привязки к метамодерну. Это касается и текста Сьерда ван Туинена, для которого философия Делеза и Гваттари оказывается куда важнее, чем рассуждения метамодернистов. Более того, текст Джоша Тота о «Возлюбленной» Тони Моррисон – это расширенное заключение его монографии 2010 года (Toth, 2010). Тот, ранее развивавший собственную концепцию реновализма, кажется, отказался от нее и решил не использовать этот термин, уступив первенство метамодернизму. Обо всех этих текстах, однако, следует сказать одно. Как правило, авторы упоминают метамодерн лишь технически, просто оговаривая, что их идеи могут быть описаны с помощью метамодерна, но очень редко используют сам аппарат теории, который, впрочем, как мы видели, весьма беден. Позиция кинокритика Джеймса МакДауэлла – самая последовательная. Новый тип кинематографа, описываемый им как «quirky», в самом деле хорошо объясняет чувственность метамодерна.

Второй раздел сборника редактировала литературовед Элисон Гиббонс. Очень важно, что ранее она пыталась описывать современную экспериментальную литературу как «альтермодернистскую» (Gibbons, 2012), но в итоге перешла на позиции метамодерна. Если вы позволите мне высказать собственное мнение, то этот раздел, во-первых, самый интересный в книге, а во-вторых, как это ни парадоксально, он более других соответствует концепции метамодерна, по крайней мере, в ее эстетической части. Особенно любопытно то, что ту литературу, которую ранее описывали как постмодернистскую, начинают переописывать как метамодернистскую. Это заставляет нас предположить, что метамодернизм – это прежде всего эпистемология (в смысле язык описания данной нам в ощущениях культуры), но не онтология. Очень важный текст Ли Константину позволяет связать движение метамодерна и постиронию, а статья Николин Тиммер – сделать фигуру Дэвида Фостера Уоллеса инокой метамодерна. Сама же Гиббонс описывает современный автофикшен через метамодернистский аффект. Три этих статьи (и статья Тота из предшествующего раздела) свидетельствуют, как и в случае с постмодерном в 1980-е годы, что теория литературы лучше всех подтверждает концепцию метамодерна. В скобках замечу, что все это делает настоящую книгу наиболее интересной для тех, кто интересуется новейшей экспериментальной литературой, имеющей и философское измерение. Последний текст раздела посвящен «теплым» сериалам, которые в отличие от «холодных» шоу постмодерна предлагают смеяться зрителям вместе, а не над чем-то. И хотя в статье много любопытных наблюдений, следует сказать, что многие метамодернистские сериалы скатываются в постмодернизм в худшем смысле этого слова. Как, например, «Сообщество», последние сезоны которого невозможно смотреть потому, что от одного типа чувственности авторы перешли к другому, который может быть назван постмодернистским в худшем смысле этого слова. Более того, качественное телевидение – отнюдь не явление мета-модерна, и оно должно быть осмыслено с помощью других категорий и шире, нежели на примерах нескольких ситкомов.