упал на лицо девушки, ясно обозначив прекрасные черты, и Камень, который помогал спутнице скрепить поврежденные кости раненого, чуть не разжал онемевшие пальцы, пытаясь проглотить застрявший в горле комок. Как завороженный, он смотрел на подсвеченный ночным светилом лик, ибо то был лик богини, лик, тревоживший покой Камня в течение долгих лет. Царица Серебряная, божественная супруга царя Афру совсем не изменилась (впрочем, стоит ли удивляться: в надзвездных краях время идет иным чередом). Ее молочно-белая кожа осталась свежей и упругой, овал прекрасного лица был по-девичьи нежен, а в иссиня-черных волосах даже внимательный взгляд не отыскал бы ни единого седого волоса.

Могучего Утеса охватил священный трепет. Он ведь своими глазами видел это лицо мертвенно-бледным, залитым кровью, а эти глаза — остановившимися и незрячими! Хотя что такое для вестников Великого Се бренная оболочка!

Окончательно забыв про мальчишку, Камень упал на колени, тщась прикоснуться губами к краю одежды царицы:

— Моя госпожа! Моя милостивая владычица! — бормотал он, чувствуя, что слезы текут по его щекам.

Девушка отстранилась. В ее глазах Камень прочитал удивление и досаду. Могучий Утес отвлекал ее от спасения человеческой жизни, а это она явно считала важнее любых церемоний.

— Что с тобой, достойнейший? Уж не принимаешь ли ты меня за мою мать?

Две другие луны также покинули облака, и Камень понял свою ошибку. Что поделать, мертвым возврата нет. Девушка, такая же юная и прекрасная, какой была супруга царя Афру двадцать лет назад, походила на нее, но лишь в той степени, в какой дети походят на своих родителей.

О, Великий Се! Неисповедимы пути твои!

События двадцатилетней давности всплыли перед его мысленным взором, и он увидел вновь прелестное дитя из надзведных краев — дочь царя Афру и царицы Серебряной. Шустрая трехлетняя девочка безбоязненно бегала по садам и коридорам древнего дворца, а затем засыпала на коленях отца. И даже если владыка в это время принимал иноземных послов или беседовал о важных государственных делах, он не отсылал ее прочь, а вятшие мужи, хотя их об этом никто не просил, говорили тихо и ступали неслышно, и стражники стояли неподвижно, точно статуи, боясь потревожить сон маленькой царевны…

Когда началась резня, царица успела спрятать дочь в одной из гигантских нефритовых ваз, подаренных деду ее царственного супруга синтрамундским калаганом. Камень нашел девочку раньше убийц. Сокрыв малышку под плащом, он вынес ее из обагренного кровью дворца, в который больше не вернулся, и передал вестникам на огненный корабль. И вот прошло двадцать лет, и превратившаяся в прекрасную девушку царевна стояла перед ним зримым подтверждением ходивших в травяном лесу упорных слухов о том, что вестники великого Се опять вернулись в Сольсуран.

Хотя Могучий утес, опасаясь гнева князя Ниака, никому не рассказывал о своем участии в судьбе юной царевны, через столько лет девушка узнала его.

***

Поскольку Камень был так потрясен, что едва мог справиться с бешено бьющимся сердцем, помочь во врачевании он почти не смог. Однако дочь царя Афру успешно справилась сама, не только перевязав раны беглеца, но и успокоив терзавшую его боль.

— Кажется, должно обойтись, — выдохнула царевна, стирая кровь с рук. — До утра ему хуже не станет, а на рассвете его заберут мои друзья.

Камень нахмурился. Конечно, мальчишку следовало спасать, но негоже царевне нарушать законы Сольсурана!

— Не знаю, как тебе лучше об этом сказать, Госпожа, но, по моим предположениям, этот человек — беглый раб! Весь прошедший день он шел по нашим следам.

— Было бы чему удивляться, — пожала плечиками царевна. — Это Обглодыш, слуга старшего княжича. Я всегда говорила Синеглазу, что, если он не перестанет обращаться с челядью хуже, чем с кавуками, он рискует однажды остаться в одиночестве!

Могучий Утес нахмурился еще сильнее. К старшему сыну князя Ниака старый воин питал двойственные чувства. Он помнил княжича еще ребенком. Обласканный добрым царем Афру и его божественной супругой, Синеглаз, чей отец занимал тогда почетный пост первого советника, частенько играл и проказничал вместе с маленькой царевной, вызывая всеобщее умиление и восторг. Однако в последнее время поговаривали, что старший княжич с каждым годом все больше и больше походит на своего гнусного отца.

Камень посмотрел на раненого. Обветренное лицо и не по годам жилистое тело беглеца выглядели изможденными, на шее, запястьях и лодыжках виднелись следы от пут или даже цепей, а латанные-перелатанные, замызганные остатки одежды, похоже, носились с младенчества. Судя по всему, бежать, очертя голову, куда глаза глядят, парня заставила вовсе не прихоть.

Камень вздохнул. Хотя за укрывательство беглеца новые сольсуранские законы карали почти так же строго, как за кражу, возвращать Обглодыша, или как там его звали, законному владельцу Могучий Утес не имел ни малейшего желания. В конце концов, заповеди Великого Се, отказывая рабам в праве распоряжаться собой, повелевали обращаться с ними не как со скотиной, а как с неразумными детьми или младшими членами рода, в почти равной степени предоставляя им одежду, пищу и кров. Так что, еще вопрос, кто больше нарушил закон — потомок Могучего Утеса или Синеглаз.

Решив пока не отягощать душу грядущими неприятностями с княжичем и его малосимпатичными родственниками, Камень обратился к поверженному табурлыку. Вот прибыток так прибыток! Если мясо правильно засолить, то на обратном пути можно будет сбыть его на одном из постоялых дворов, да и шкура на шубу какому-нибудь купчине сгодится. Вот только когда он теперь ожидается, этот обратный путь?

Могучий Утес почти освежевал тушу и примеривался, как бы половчее ее рассечь. Потянувшись за тесаком, он наткнулся на завернутый в грязную, окровавленную тряпицу, плоский обломок породы удивительно правильной формы, совершенно гладкий, точно отшлифованный с одной стороны и покрытый продолговатыми выщерблинами с другой. Приглядевшись внимательней, Камень понял, что и правильная форма, и гладкая поверхность имеют, несомненно, рукотворное происхождение, а странные бороздки — не что иное как письмена. Судя по виду обертки, каменная табличка принадлежала беглецу.

Камень поспешил поделиться находкой с царевной.

Едва девушка бросила на табличку взгляд, в глазах ее появился такой испуг, какого Камень не приметил и во время схватки с табурлыком.

— Откуда ты это взял? — спросила она прерывающимся голосом. Даже при неверном свете костра было заметно, что губы у нее дрожат.

Камень кратко все рассказал и поделился своими предположениями насчет происхождения таблички.

Царевна взметнула руки к лицу, в отчаянии глядя на мирно спящего беглеца.

— Безумец! Что же он натворил! Теперь Синеглаз и его отец, чтобы его разыскать, перевернут весь Сольсуран! Наверное, князь Ниак уже послал погоню!

— А