самый лучший для меня. Ты самый добрый. Ты самый искренний. Мне так страшно, что я могу больше тебя не увидеть. Так страшно. Ты так сильно мне нужен. Каждый день, каждый час, каждый миг нужен. Я решила писать тебе эти письма, чтобы как-то справиться с этой тоской.

А ночи! Господи Боже, эти ночи невыносимые, потому что в них нет тебя, потому что в них уже не будет тебя. Тело тоскует и ноет, рук и губ твоих не хватает.

Представляешь? Мало мне души израненной в тоске по тебе, так ещё и глупое тело не слушается, хочет тебя. А тебя нет….

В общем, я хотела сказать с Новым годом, дорогой человек, пусть всё сбывается.

С любовью, малышок».

Я решала писать письма своему майору, чтобы справится с тоской. Он не стал для меня центром Вселенной. Просто я точно знала, что в каких-то далеких прошлых жизнях мы были родными душами. А иначе как объяснить это чувство гармонии в теле и в мыслях сразу после первого секса где-то в маленькой съемной квартире в городе.

Еще стояла золотая осень. Прошла где-то неделя после окончания Референдума. Мы стали полноценными гражданами прекрасной страны. Особенно для меня. Для жизни моей маленькой семьи. Вот такая на самом деле корыстная я женщина. Думаю только за себя и за свою семью. И этого не скрываю и благодетельницу из себя не строю. Да и, в общем, никого из себя не строю. Да, из деревни я. Иной раз даже слышу о себе, что колхозница. Да и Бог с ним. Колхозница так колхозница. Но, я действительно была рада этим всем переменам в своей жизни.

Александр Владимирович написал как-то внезапно для меня. Ну, то есть, Референдум закончился, после чего мы все дружно попрощались. Майор уехал в город дальше нести службу, а мы с коллегами продолжили работать в нашем отделе. Ну, в принципе, на этом все и должно было закончиться. Но вышло совершенно по-другому. Сначала это были просто диалоги типа:

— Привет, малышок! Как дела? — спрашивал он.

— Все хорошо, — отвечала я и ради вежливости добавляла, — как Вы, Александр Владимирович?

— Не называй меня так, Алина Андреевна, — шутил майор, — мы уже не на службе.

— Мне неудобно тыкать, — писала ему и не понимала к чему вообще этот диалог, — а вы зачем мне пишите? Прямота — это мое, иногда к месту, иногда нет. Но, в этом была вся моя суть.

— Потому что хочу, — серьезно без всяких смайликов в конце отвечал он, — тебя хочу.

— Майор, — слегка грубовато обратилась к нему, — так я не хочу.

— Когда и во сколько мне приехать за тобой? — не обращал внимания на мои слова Александр Владимирович.

Я сначала разозлилась. Как-то меня зацепила его настойчивость. И ведь это было только начало. Мне ведь действительно не хотелось никаких временных отношений с прикомандированным офицером. Да и в целом я не рассматривала его как мужчину, только как специалиста. Он был старше на 12 лет, к тому же, скорее всего, не свободен. Хотя в одно из ночных дежурств много рассказывал за свою работу в своем отделение и, конечно же, невольно упоминал о семье. И я чисто по-женски интуитивно понимала, что там дома не все хорошо у сильного мужчины. Что касается внешности, то она была абсолютно обычная у Александра Владимировича, единственное, что мощный весь такой: высокий, плечи широкие, руки сильные. Я рядом с ним казалась хрупкой и маленькой. Поэтому о нем не думала, никаких сообщений не ждала, и ничего не планировала.

— Доброй ночи, Александр Владимирович, — ответила на его настойчивость и вышла из сети.

И стала жить дальше: просыпаться утром, готовить завтрак, вымывать полы с белизной, поскольку у бабули полное недержание и в нашем доме постоянно витает запах мочи. От того мой день независимо ни от чего начинается со шваброй и также заканчивается вечером. Это отдельная и очень болезненная для меня тема. Мне правда трудно досматривать бабушку, которую бросили на меня ее родные дети и ни от кого помощи не приходится ждать. Поэтому мне есть о ком думать, о чем переживать и кого жалеть.

Мне казалось, что больше никаких сообщений от майора не будет, ведь я четко обрисовала свою позицию. Да и на охране нашего объекта во время Референдума рассказала о себе все как есть без утайки. И за жизнь, и за ответственность, за сына, за бабулю, за непростую работу, и тяжелый коллектив. Это были обоюдные ночные откровения людей, которые не должны были больше встретиться. Да и что еще делать ночью, при дозоре, когда дико хочется спать, а нельзя. Конечно же, говорить. Пить кофе без сахара и снова говорить.

Саша написал мне спустя два дня. Затем еще написал, потом еще написал. На все мои «нет», он отвечал «да». А потом взял и приехал под отдел, посадил меня в машину и привез в город. Сына забрал брат с ночевкой, а я осталась с майором. Мы гуляли по осеннему городу, светило солнышко, и он крепко держал меня за руку. Вот так сразу взял за руку и больше не отпустил

— Я так рад, что ты сейчас со мной, — очень искренне говорил он мне.

— Я рада, что ты рад, — отвечала ему и, действительно, чувствовала, что майор говорит от души.

Мы пошли в кафе на площади: выпили вина, поели салата, а вернее, я сначала съела свою порцию, а потом и его. Саша смеялся.

— У меня молодой, растущий организм, — с набитым ртом отвечала ему. Да и вообще чувствовала себя так, словно мы сто лет знакомы. Никакого смущения или стеснения не было.

— Такой город уютный, — говорил Саша, — я бы здесь остался жить, наверное. На площади как раз работали фонтаны, а так как наш столик был на улице, то казалось, что брызги долетают и до нас.

— Так в чем проблема? — наконец доела салат и задала риторический вопрос, — оставайся. А салатик и, правда, вкусный, особенно порция Саши.

— Все может быть, — неопределенно произнес он, после чего мы перевели тему разговора. Светило солнышко, и чем ближе подкрадывался вечер, тем прохладнее становился ветерок. Он рассказывал мне не о своей жизни, а о себе, о своих печалях и о своих радостях. Вспоминал ушедших за небосклон друзей офицеров. И как-то заговорились мы о счастье.

— Луговое поле, красные маки и я маленький бегу к маме, — делился со мной Саша, — а она, такая молодая и красивая подхватывает меня на руки.

— Мне от твоих