греху (но не грешнику) должна быть ненависть, но ненависть и злоба сама по себе вообще ничего познать не может, может только разрушать. Я думаю, что антипатия к греху основана тоже на симпатии к его противоположности, без этого же только фарисейская нравоучительность и самодовольство.

Противоречивость бытия и знания. Я приведу только примеры:

1. Вера в Бога — экзистенциальная, должна быть тожеством и моего бытия, и некоторого моего познания. Два неэкзистенциальных вырождения веры:

а. Вера в Бога вырождается в веру в мою веру в Бога. Здесь бытие преобладает над знанием. Но тогда это уже и не подлинное бытие, а воображаемое: чувственность, самоублажение (культ сердца Иисусова, некоторые виды католического мистицизма и др.).

б. Вера в Бога вырождается в веру в мой догмат о Боге. Здесь преобладает знание, но уже лишенное бытия, то есть неэкзистенциальное. Практически эта вера в догмат создавала религиозные войны, преследования, инквизицию.

2. В философии классический пример преобладания бытия над познанием — Спиноза. Спиноза считается образцом философа и философской жизни в христианское время, как Сократ — в античности. Как и все люди, Спиноза пал в Адаме, но Спинозу из всех философов это падение коснулось меньше всего, он ближе всего к Адаму до падения. Из этого — достоинства и недостатки его философии. Может быть, из всех философов он больше всего сказал о Боге, причем именно о Боге-личности, а не только сущности, у него теистическое, а не деистическое или пантеистическое понимание Бога. И одновременно с наибольшим познанием Бога он меньше всех знал о человеке, от этого — его полное непонимание греха, грехопадения, покаяния. От этого же его полное непонимание детей, так как он сам был в нравственном отношении ребенком, то есть еще не понимал греха и был ближе к невинности. От этого же его акосмизм: то есть теоретическое отрицание мира.

_______

...главное честность[13]. Бывает ложь перед собою, ломание, позерство, все это нечестно. Если есть большой талант или гений, как у Толстого, то гений искупает ложь. Толстой, конечно, не честен. < Короленко > и[14] Якубович и умны от честности. Но если нет гения, да еще дурак к тому же, то совсем скучно, например, Кропоткин. Этот-то и географией, и путешествиями занялся, по тому что и думать ему не о чем, просто не умеет, только по сторонам глядеть. Еще, по-видимому, бездарный дурак — Герцен. Я просматривал его рассказы до 1850 г.: хуже даже, чем у Щедрина.

Особенность нашей литературы: или A, или B[15]. Щедрин же — это не сочувствие к B, а само B. Р<еволюция> не дала нового, только устранила из старого все, кроме B. Так что Р<еволюция> — чисто русское. Ирония Щедрина даже не ирония. Он искренно восхищается, и проекты его искренние, недаром он был губернатором. И стиль его такой же. Он сам был Глуповом, или не знаю уж, кем из своих героев. Дело в том, что он не обличитель, а апологет B, даже не апологет, это тоже не верно, а, как я сказал, само B.

Шостакович. Его музыка — это вой человека, не имеющего силы поверить в Бога и перепуганного одиночеством без Бога. Иногда же бесстыдное кривляние: ведь Бога нет, никто не смотрит, а остальные дураки, не понимают. Иногда же обида, какая-то космическая обида на Бога, в Которого не верит. В общем — мразь.

Но начал я с того, что хотел найти две основные линии в искусстве. Но это не A и B. Пусть будет C и D — совсем как витамины. Только здесь пусть C хорошо, а D мерзко. Начну с примера. Два пьяных рабочих в трамвае подрались. Одного вытолкали, причем случайно того, кто был менее виноват. Он от обиды разревелся. И это было мерзко — обидчивость. По этому поводу замечу: когда я вижу на улице, как пьяные начинают ругаться и оба обижаются, я иду за ними и внушаю им: подеритесь как следует, до крови, так они мерзки со своей обидчивостью, со своим личным. Так вот и в искусстве есть личное и обидчивость. В музыке это Чайковский, Малер, Шостакович, хоть все они трое и различны. Это искусство D. К D относятся еще и всякие бытописатели, например Герцен, Мусоргский, эти просто пишут неизвестно зачем. И еще иллюстраторы: Фет, Римский-Корсаков. Раз я слышал увертюру к "Пиковой даме" и мне показалось: неплохо, только как-то уж мрачно, значит, призывает. Затем вечером романс Глинки. И здесь я понял: искусство, которое призывает к чему-либо, плохо, просто не искусство. Оно может быть веселым и печальным, каким угодно, но всегда совершенным, значит ни к чему не звать. Раз я слышал один из последних квартетов Бетховена и это было и почти страшно и настолько хорошо, что, возвращаясь из Консерватории, на мосту я подумал: сейчас умереть — прекрасно, лучшего не будет. Оно не звало, а было совершенно. Оно должно быть абсолютным. Вот раздел между настоящим искусством (и также философией) и ненастоящим: абсолютное и естественное, Бог или без Бога. С Богом это не значит повторять все время Господи, Господи. С Богом и сомнение и даже некоторое неверие. Без Бога же просто вой, без Бога скучно. И опять и здесь может быть какое-то разделение. Если нет воя от страха и цинизма от неумного мнимого умственного превосходства, как у Шостаковича, и обиды и некоторой пустоты бытописателей и иллюстраторов, то есть некоторой глупости, то и без Бога может быть с Богом. Если есть тоска по Абсолюту[16] (Л.), то е́сть Бог. Хорошее искусство не призывает к Богу, но в нем Бог. Это как абсолютное: нет приближения к нему, всякое приближение к нему не абсолютно, но естественно. Абсолютное только абсолютно[17].

Святой Дух. Троица

Filioque[18] имеет некоторый смысл. Если Святой Дух — Божественный ритм в Боге, то Он исходит и из Сына. Но, может, это излишнее рационализирование. К тому же устанавливает первенство Сына перед Духом, что совершенно неправильно и косвенно может повести даже к двубожию: во-первых, Святой Дух теряет свою ипостасность и, во-вторых, если и Сын получает свойство Отца, не станет ли Он вторым Богом? Кроме того, теряется ясное различие трех Лиц:

Тот, кто рождает и от кого все исходит.

Тот, кто рожден: первородный, единородный, единосущный.

Тот, кто исходит: животворящий, Утешитель.

Если Святой Дух — ритм только