друга, клубились кольца дыма, и запахи жареного и вареного мяса, свежего хлеба, хмельной бузы дразнили путников, проезжающих мимо аула.

Мальчика назвали Садык, по имени отца Катурай, который погиб ровно за год до рождения внука, спасая табун лошадей своего друга при неожиданно поднявшейся пурге.

Садык — значит справедливый. Всем понравилось это имя. Однако вскоре его пришлось заменить другим, и вот почему.

Единственный мальчик, столь долгожданный, рос хилым и плаксивым ребенком. Трижды ему шили рубашку рода, собрав кусочки материи у самых близких родственников. Но ничего не помогало.

Как-то у них в доме остановился близкий кунак Аминты Абдурахман. Одним острым взглядом он определил обстановку: и вечную тревогу родителей, и чрезмерную, льющуюся через край любовь, которая портит ребенка. Абдурахман предложил родителям изменить мальчику имя.

С давних пор считалось, что имя дается человеку не случайно, оно часть его души. Люди были убеждены, что на болезнь можно влиять через имя. Стоит переменить имя — и человек выздоровеет.

Родителям Садыка очень не хотелось прощаться с именем, к которому и они и ребенок уже успели привыкнуть. Тем более не хотелось, что это было имя покойного отца Катурай и, изменив имя, они как бы изменяли памяти погибшего, но все же они вняли разумному совету Абдурахмана: чего не сделаешь ради единственного сына.

Меняя имя, нужно было повторить все обряды, которые совершаются, когда новорожденного называют. И, что самое главное, ребенок, получив второе имя, должен был изменить на время и место жительства: более того, родители целый год не имели права видеться с ним.

Так что становится понятно, почему родители Садыка с такой серьезностью и грустью отнеслись к предложению своего кунака.

И вот вчерашний Садык, а ныне Эфенди, что означает «господин», вместе с Абдурахманом отбыл в другой аул.

Катурай и Аминта словно осиротели. Еще бы, только что они радовались рождению сына, доставшегося им с таким трудом, смеялись и плакали, следя за его первыми шагами и первыми словами… Как вдруг, на́ тебе. Словно и не было никакого сына.

Но прошел год. И Абдурахман вернул им мальчика.

Аминта и Катурай так и ахнули. Перед ними стоял малыш, резвый, с красными, горящими щеками и бронзовым загаром, упитанный и упругий. Они даже стали сомневаться: их ли это сын? Если бы не черная родинка возле левого уха, они бы, наверное, ни за что не признали ребенка.

Все аульчане пришли посмотреть на вновь обретенного сына. Абдурахмана засыпали вопросами: в чем тут секрет, как из хилого, тщедушного мальчика он смог сделать такого крепыша? Абдурахман, улыбаясь в усы, отвечал многозначительно: «Ребенок — что тесто в умелых руках. Хочешь — пеки из него мягкий хлеб, хочешь — вари твердый хинкал, ударом которого можно убить человека».

Аминта, несмотря на свое богатство, слыл скупым человеком. Но тут все с удивлением увидели, как он вывел во двор своего самого любимого скакуна с дорогим седлом, отделанным серебром, со сбруей и поводьями в серебряных подвесках, с инкрустацией из слоновой кости и подвел этого коня к Абдурахману. На этом скакуне Абдурахман и уехал домой. Но перед отъездом он дал строгий наказ родителям Эфенди: зимой и летом мальчик должен спать на крыльце под открытым небом, каждое утро обливаться холодной водой, а зимой — обтираться снегом. И круглый год бегать босиком.

Катурай и Аминта, услышав это, посмотрели на Абдурахмана как-то странно: уж не сошел ли с ума их кунак? Но перечить не стали. Разве можно возражать победителю? Однако про себя они решили забыть эту немыслимую заповедь, надеясь, что и кунак забудет про нее.

Однако Абдурахман не забыл. Месяца через два он приехал снова и, найдя своего питомца изрядно ослабевшим, снова забрал его к себе, и на этот раз на четыре года.

Так у Эфенди появился, по существу, второй отец, который сделал его здоровым и сильным.

В ауле любили Эфенди. Его молодое открытое лицо так и дышало радостью и добротой. Доброта была во всем его облике: в походке, широкой, чуть неуклюжей, в мягкой линии его обветренных скул, в больших губах, всегда готовых к улыбке. Он излучал доброту, как горы — голубоватое свечение. С готовностью исполнял он любую просьбу. Весь горел желанием помочь, услужить…

В ту суровую зиму выпало много снега, и Эфенди чуть свет появлялся на крышах домов. Старухам, у которых не было сыновей, он сбрасывал с крыш снег, расчищал дорожки ко дворам.

И вот в одно прекрасное утро Эфенди, как всегда проснувшись на заре и потренировавшись в скачках, отправился к реке.

Женщины, склонившись над прорубями, черпали ковшами воду. Эфенди, поравнявшись с матерью своего друга, крикнул:

— Йорчами[4], тетя Гамзат, что так рано встала?

— Ворчами[5], сынок Эфенди. Ты, я думаю, единственный мужчина в ауле, кто встает вместе с женщинами. Хоть бы ты будил и своего друга, а то он привык спать до третьих петухов. И длинных зимних ночей ему не хватает.

И тут Гамзат как-то странно покачнулась, и не успел Эфенди опомниться, как наверху осталась только ее рука, беспомощно уцепившаяся за край проруби.

Предутреннюю тишину огласил отчаянный вопль женщин. Царапая себя по лицу, они запричитали: «На кого же ты оставляешь пятерых сирот…»

Эфенди и сам не помнит, как он прыгнул в прорубь, как, погрузившись в ледяную воду, нащупал безжизненное тело Гамзат, как, схватив ее за платье, выволок наверх, а потом уже, уцепившись за острую кромку льда, вылез и сам.

После этого случая весь аул стал смотреть на Эфенди, как на героя. Теперь его считали не просто добрым и услужливым юношей, но и храбрецом, настоящим горцем, который не растеряется в трудную минуту.

Аксакалы одобрительно кивали головами, когда он проходил мимо. Почетные старожилы, потеснившись, давали ему место на годекане[6], как равному среди равных. А гордая красавица Саадат, которая до сих пор не удостаивала его даже взглядом, подарила при встрече многообещающую улыбку, от которой Эфенди так осмелел, что пробрался к ней в сад и занял укромное местечко под раскидистой яблоней. Отсюда, затаив дыхание, он следил за каждым движением красавицы, когда плавно и гордо она проплывала по саду, не замечая его горящих глаз в густых ветвях.

Каждый день Эфенди прятался в саду с надеждой, что вот сегодня он наконец-то решится и откроет ей свою любовь. Но стоило красавице пройти мимо, как от решительности его не оставалось и следа. Саадат была единственной дочерью богача Асхабали: ему принадлежали лучшие земли, поля и сады аула. Поэтому она была самой завидной