окраине аула. Каменное, с белой крышей из оцинкованного железа. У входа с одной стороны была нарисована женщина, поднимающая с земли подкову. А с другой — женщина с горящим светильником в руке. Строили это кафе мужчины, а вход в него разрешен только женщинам, о чем и оповещала вывеска над входом.

Кафе для женщин — это одна просторная комната, устланная паласами и коврами. Всюду разбросаны пестрые подушечки, словно букеты, собранные из разных цветов. Одни с набивным рисунком, другие расшиты золотыми нитями, третьи вязаные, четвертые — из разноцветных лоскутьев. Вечерами женщины собираются здесь одни без мужчин, приносят с собой шитье, вязанье, вкусную еду. Сначала приходили просто так — учили друг друга — связать платок, раскроить платье… Потом организовали что-то вроде занятий на тему: «Как приготовить вкусное блюдо» или «Ты ждешь ребенка». И все это тоже придумала Умагани.

Но больше всего меня заинтересовал день бабушек. По пятницам в кафе собирались принаряженные бабушки: чаевничали, беседовали…

В углу — большой черный очаг. И в нем десятками языков плясало пламя. Запах горевших кизяков заполнял комнату.

Как хорошо было смотреть на живой, настоящий огонь и ощущать дым, который пощипывает глаза…

А женщины уже заполнили кафе. И каждая несла что-то аппетитно пахнущее, исходящее паром. И с каждой я обнималась, словно мы были друзьями когда-то, а теперь встретились после долгой разлуки.

Сюда пришла и Лейла ада. Я узнала ее сразу, хотят не видела никогда. Была она высокая, худая. Держалась прямо. Ее черное бархатное платье застегивалось на множество плетеных пуговиц.

Белое лицо, тонкое черное гурмендо[9]. Чистое серебро волос.

Лейла, девушка, украденная из далекой Грузии, женщина, которой аул обязан своим происхождением, старуха, чья жизнь стала легендой.

Лейла ада оказалась немногословной. От нее я узнала только, что она ведет здесь два кружка — учит лечить травами и еще — плести из шнура пуговицы.

…Аул спал крепким и сладким предутренним сном, когда мы отправились в дорогу. Но и в такую рань Умагани пришла проводить нас. Я слышала, как она говорила Залму:

— У тебя сегодня уроки с утра. Если не возражаешь, я их провожу. У меня вечером политинформация, но я, думаю, часам к четырем вернусь.

Провожать гостей до следующего, соседнего аула — это тоже знак большого уважения к ним.

По дороге я узнала историю этой бойкой и неутомимой Умагани. Рано лишившись родителей, она выросла на руках всего аула. Каждая женщина аула была ей матерью, а каждый мужчина — отцом. Ее баловали, наперебой дарили подарки, учителя были к ней снисходительны: нельзя же обижать сироту. Когда она поехала учиться в город, колхоз высылал ей деньги. Перед войной в ауле было мало сирот, и весь аул стремился помочь Умагани. Так и росла Умагани, считая, что все отечество — ее родной дом. Росла общительной, бойкой, насмешливой.

Возвратившись в аул, она вышла замуж, но неудачно. И потому не прошло и трех месяцев, как Умагани, нисколько не утратив привычной жизнерадостности, вернулась в свой дом. Теперь ее энергия, не растраченная на семейную жизнь, бурно изливалась на весь аул.

Но и целого аула ей было мало. Если сравнить ее с рекой, то можно с уверенностью сказать, что она была из тех рек, которым было под силу насытить электроэнергией по меньшей мере пол-Дагестана…

Мы поднялись на Хунзахское плато. И заря встретила нас песнями, несущимися из бескрайнего сада.

Казалось, листьев нет — одни плоды. Под их тяжестью яблони сгибались до земли. Многие держались на подпорках, кое-где ветки сломаны.

Это было то самое обилие, которое оборачивается почти разрушением.

— Да, невиданный урожай, — подтвердила Умагани.

И непонятно было, то ли она радуется такой щедрости природы, то ли печалится по этому поводу. Во всяком случае, в голосе ее было недоумение.

— Это еще сад Марии, — сказала она, кивнув в сторону тяжелых сучковатых деревьев.

— Марии? — удивилась я. — Почему Марии? Откуда Марии? Это же русское имя.

— Сад Марии, — снова повторила Умагани.

ТА, У КОТОРОЙ ВОЛОСЫ ИЗ СОЛНЕЧНЫХ ЛУЧЕЙ

Появилась она в ауле так же неожиданно, как в горах среди снегов и льда вдруг проклевывается первый подснежник. Кто-то увидит его — и остановится, и замрет у чуда. Но никто и никогда не мог подглядеть, как он, разрезая своим острым язычком мерзлую землю, появляется на свет.

Был прекрасный день начала весны. Еще бились подо льдом живые жилки рек. И толстым неподатливым слоем снега были покрыты горы. Маленькая девушка осторожно и боязливо приоткрыла дверь в кабинет председателя райисполкома. Он сидел за столом и что-то писал, туго сдвинув лохматые брови под лохматой, надвинутой на глаза папахой. Его ноги в бурках были широко расставлены.

— Тебе кого, девочка? — спросил он, окинув ее быстрым живым взглядом и снова слепо погружаясь в бумаги.

— Я агроном. Вот мое назначение, — робко проговорила она и сняла ушанку. На ней была нескладная длинная юбка из шинельного сукна, кирзовые сапоги, серый ватник поверх фуфайки. В руках она сжимала истрепанную заячью ушанку. И только волосы, что спадали на плечи, были нежные, шелковистые, золотисто-русые.

И председатель улыбнулся ей теплой, хоть и недоверчивой улыбкой. Словно перед ним стоял ребенок, который вдруг попытался поднять целого барана.

Так в ауле, не избалованном новостями, появилась русская девушка. Так колхоз получил юного агронома. Так жена председателя заимела новую заботу, потому что никто не согласился сдать комнату непрошеной гостье, и председателю пришлось взять ее в свой хоть и обширный, но тесный для его большой семьи дом.

Наутро хотели позвать девушку завтракать. А ее не оказалось в комнате. Вернулась она только к вечеру, усталая, сбросила на пол вещмешок. Когда жена председателя заглянула к ней, то увидела такую картину: агрономша сидела на полу перед грудой камешков, комков земли и вялых корней каких-то растений.

— Вуя! — всплеснула руками жена председателя. — Зачем ты натащила в дом земли?

На это девушка ничего не ответила, а только сделала такое движение, будто хотела заслонить свое богатство. Словно у нее было золото, а не обыкновенные мерзлые комки земли да камни.

Так каждый день с восходом солнца, бросив в вещмешок краюху хлеба да пару луковиц или головку чеснока, она уходила в горы. Как дикая косуля, выросшая здесь в горах, она перепрыгивала с камня на камень, со скалы на скалу… Взобравшись на вершину утеса, полными пригоршнями брала влагу с его ложбинок и расщелин.

Девушку, которая так неожиданно появилась в горах, звали Мария, Родителей своих она не помнила. Голод и нищета были спутниками ее детства. Если бы кто-то уверил