— Женушка, — сказал дон Баррехо, — мне выпала высочайшая честь представить тебе сеньора Буттафуоко, настоящего французского дворянина, и вот эту старую шкуру, Мендосу, которого ты уже знаешь. Обними их покрепче, к ним я ревновать не буду.

Прекрасная трактирщица поставила корзину и поцеловала в обе щеки каждого их друзей мужа, что тех отнюдь не удивило.

— А теперь, женушка, закрой дверь и задвинь засов, — сказал трактирщик. — Сегодня мы больше никого не обслуживаем, потому что у нас семейный праздник.

— Хорошо, Пепито.

— Пепито!.. — воскликнул Мендоса. — Да ты стал петушком, попугаем, курочкой, бычком…

— Видишь ли, у моей жены есть одна странность, — ответил гасконец. — Когда она в хорошем настроении, то упорно зовет меня Пепито.

— Пи… пи… пи… — засмеялся Мендоса.

— То… то… то… — прибавил гасконец, вынимая из корзинки покрытую паутиной бутылку. — Теперь давайте выпьем, и вы мне расскажете, какой странный ветер занес вас в Панаму. Уж тут, конечно, не обошлось без графа ди Вентимилья.

— Разумеется, и даже…

Мендоса внезапно прервался; он встал и посмотрел в сторону двери.

— Пиявка, — обратился он к Буттафуоко. — Панчита, не закрывайте дверь. Мы ждем еще одного друга.

— Кого это? — спросил дон Баррехо.

— Мы и сами не знаем, но, судя по выговору, он или голландец, или фламандец.

— И что же он от вас хочет?

— С тех пор как мы прибыли в Панаму, этот таинственный человек прямо-таки прилип к нам. Куда бы мы ни пошли, он следует за нами; он платит даже за хорошее вино, и притом любезен, как никто в мире.

— Это еще ничего, не всегда ведь находятся любезные люди, — сказал трактирщик, наполняя бокалы. — Но только я хотел бы знать, почему он вас так упорно преследует.

— Мне не верится, что он шпион, — сказал Буттафуоко.

— И вы не нашли случая избавиться от этого сеньора? Ты же, Мендоса, всегда был скор на руку.

— Мне не удавалось встретить его одного вечером.

— Думаешь, он в конце концов явится?

— Конечно, приятель.

— Тогда посмотрим, сумеет ли он отсюда выбраться. Сегодня утром я получил бочку аликанте вместимостью десять гектолитров;[11] она может вместить любого человека, даже самого большого.

— Что ты задумал? — спросил Мендоса.

— Утоплю его в бочке. Тогда и аликанте станет вкуснее.

Мендоса как раз в этот момент наслаждался великолепным хересом трактирщика. Он выплюнул все вино, находившееся у него во рту; лицо его перекосилось.

— Ах, сучий трактирщик!.. — закричал он, притворяясь, что его тошнит. — Он поит нас вином, настоянном на мертвецах!..

Дон Баррехо быстро скрылся, держась за живот, а бравый бискаец, воспользовавшись моментом, схватил бутылку и осушил ее в три глотка.

В это время перед дверью таверны снова появился таинственный незнакомец и остановился, чтобы заглянуть внутрь.

— Вот он, — сказал Буттафуоко. — Готовься к схватке, Мендоса.

— Что ж! Бочка-то полная, — рассмеялся в ответ бискаец. — Он великолепно сохранится в ней, но я больше ни ногой в «Эль Моро»: боюсь, что дон Баррехо напоит меня этим аликанте. Вешать надо таких хозяев.

Прекрасная кастильянка, заметив, что неизвестный схватился за ручку входной двери, поспешила с любезным приглашением открыть ее:

— Входите, сеньор. В таверне «Эль Моро» подают отличное вино.

Незнакомец, с которого стекали струйки воды, вошел внутрь и приподнял фетровую шляпу с потрепанным пером:

— Тобрый фечер, госпота; я фсё утро искал фас.

Незнакомцу перевалило за тридцать; он был тощ, подобно гасконцу, отличался крайне бледным цветом лица, голубыми глазами и очень светлыми, почти белыми волосами. Всем своим существом он вызывал неприязнь, хотя, возможно, был любезным человеком.

Мендоса и Буттафуоко ответили на приветствие, потом бискаец поспешил объясниться:

— Извините нас, сеньор. Вы не нашли нас в привычной гостинице, потому что дождь застал нас на улице, и мы укрылись здесь, у любезнейшей хозяйки и почтеннейшего хозяина. К тому же и вино у них преотличное.

— Фы мне позфолите состафить фам кампанию?

— С величайшим удовольствием, — согласился Буттафуоко.

Гость снял шляпу и плащ, вымокшие буквально до нитки, и взглядам присутствующих открылись длинная шпага и один из тех кинжалов, которые называются мизерикордиями.[12]

Дон Баррехо принялся вышагивать возле стола туда-сюда, не сводя глаз с этой подозрительной личности. Очевидно, такое любопытство пришлось не по вкусу фламандцу, потому что он резко повернулся к гасконцу и слегка рассерженно спросил:

— Фам что-то от меня нужно?

— Ничего, сеньор, — с готовностью ответил дон Баррехо. — Покорно жду ваших распоряжений.

— У меня нет никаких распоряжений, поняли? Я буду пить с трузьями.

— Пейте на здоровье, кабальеро, — ответил гасконец и ушел за длиннющую стойку, где примостился возле Панчиты.

— Присаживайтесь, — пригласил незнакомца Мендоса и протянул ему наполненный до краев бокал. — Такого вина не выпьешь даже в Испании.

Таинственный незнакомец залпом осушил бокал и поцокал языком:

— Пфиффер! Никокта еще не пил такого прекрасного фина. Ах!..

— Ох!.. — вырвалось у Мендосы, когда снова наполнил бокал. — Пейте, пожалуйста, мастро[13] Пфиффер.

— Что такое Пфиффер? — спросил фламандец.

— А разве это не ваше имя?

— Я никокта не был Пфиффер.

— Полагаю, у вас есть какое-то имя, — сказал Мендоса, наполняя третий бокал. — Меня, например, зовут Родриго де Пелотас, а моего друга — Родриго де Пелотон.

Фламандец добродушно, но несколько мрачновато посмотрел на бискайца, а потом объяснил:

— Пфиффер есть тобафка.