Но в этом первом неравном бою мы потеряли все 33 наши учебные «бэтушки». Наши БТ не представляли собой грозной силы, к тому же использовали мы их неправильно. С такими быстроходными, но слабобронированными и легковооруженными машинами нельзя было ввязываться в открытый бой. Но горький урок не прошел даром: и не только потому, что за каждый наш танк немцам пришлось заплатить по нескольку танков, – опыт боев на Украине, и в частности именно этот бой под Клеванью, впервые заставил меня задуматься над вопросом широкого использования тактики танковых засад. Эта тактика впоследствии в боях под Орлом помогла нам с малыми силами нанести серьезный урон 24-му танковому корпусу Гудериана.

Под Клеванью понесли мы первые потери. Погиб в этом бою командир 40-го танкового полка майор Л. Г. Третьяков. Он сгорел в танке, возглавляя атаку полка. Меня связывали с ним годы совместной службы. Военная судьба разлучала неоднократно, пока снова не свела в 20-й танковой.

Рослый, широкоплечий, с красивым открытым лицом, Третьяков любил военную службу. Для него она была призванием. Не помню его праздным, скучающим. Энергия в нем била через край. Он всегда был в заботах и хлопотах.

Первая победа под Клеванью обошлась нам дорого. Но она ободрила нас, укрепила уверенность в своих силах. Мы захватили богатые трофеи: много автоматов, винтовок, пулеметов, боеприпасов и пистолетов «парабеллум». Были захвачены первые пленные.

Из допроса пленных и захваченных документов мы выяснили, что 13-я танковая дивизия противника переброшена на советско-германский фронт из Франции. Об этом свидетельствовали и найденные у фашистов французские духи, вино, шоколад, открытки с видами Парижа.

Обойдя сожженные и подбитые танки врага, я увидел, что они сделаны не только в Германии. Кроме немецких T-II, T-III, T-IV здесь были и чехословацкие машины завода «Шкода», и французские – «Шнейдер-Крезо», «Рено», и даже захваченные в Польше танкетки английских заводов «Карден-Лойд». Я воочию убедился, что на Гитлера работала вся промышленно развитая Европа. Не нужно было обладать особой проницательностью, чтобы прийти к выводу: борьба с вторгнувшимся на нашу территорию противником будет ожесточенной, и наш успех под Клеванью пока временный.

И действительно, в течение трех следующих дней – 26–28 июня – наша дивизия, как, впрочем и вся 5-я армия, вела тяжелейшие бои в районе Дубно, сдерживая ожесточенный натиск частей 3-го моторизованного корпуса противника. Враг непрерывно бросал в бой крупные танковые и авиационные силы. Но соединения 5-й армии – 9-й, 22-й и 19-й механизированные корпуса – не только отразили все атаки врага, но и по приказу командующего фронтом 29 июня нанесли контрудары с рубежа Луцк-Гоща в общем направлении на Дубно. В результате этого удара 5-я армия осуществила глубокий прорыв на юг, на несколько дней задержав наступление противника. Это обстоятельство зафиксировал в своем дневнике Гальдер: «I июля западнее Ровно последовало довольно глубокое вклинение русских пехотных соединений из района Пинских болот во фланг 1-й танковой группы».

Но, к сожалению, все это были временные успехи.

6-я полевая немецкая армия, та самая, что впоследствии была окружена и разгромлена под Сталинградом, совместно с 1-й танковой группой Клейста продолжала наносить удары южнее нас, в стык наших 6-й и 5-й армий. Гитлеровцы ввели в прорыв моторизованные части и устремились к Житомиру. Нам ничего не оставалось, как отойти. Мы отступали дорогами Южного Полесья с тяжелыми боями, но организованно, нередко сами переходили в контратаки.

Сверху требовали: «Ни шагу назад!». Но этот казавшийся на первый взгляд волевым приказ диктовался часто полнейшей неосведомленностью о реальном положении дел.

Тяжелое положение сложилось для 20-й танковой дивизии в районе бывшей немецкой колонии Гринталь. Мало того, что мы потеряли связь со штабом корпуса и отступали под непрерывным воздействием танковых колонн противника. Неожиданно мы услышали грохот канонады у себя в тылу. Выяснилось, что соседняя 35-я дивизия, тоже танковая, отошла, не успев предупредить нас, и наши фланги остались открытыми. Мы оказались почти в окружении. Для отхода в тыл оставался коридор шириной каких-нибудь несколько сотен метров. Так и не связавшись с корпусом, на свой страх и риск я принял решение отступать. Не мог же я допустить, чтобы дивизия стала легкой добычей противника.

Коридор, по которому мы отходили, уже простреливался вражеской батареей, а у нас не было огневых средств, чтобы подавить пушки противника. Оставшаяся у нас артиллерия сдерживала своим огнем наседавшие с фронта танки гитлеровцев. К счастью, к нам присоединились сильно потрепанный в боях танк Т-26, экипаж которого выходил из окружения, да еще счетверенная зенитная установка. Появился, вернувшись из очередного рейда, и наш разведчик В. С. Катушев на своем броневичке.

Этот человек словно в рубашке родился. Работа у него была горячей. Бывало, отступим на новые позиции, и Катушев отправляется по моему приказу устанавливать связь с соседями. Ситуация в те дни, как известно, менялась ежечасно. Приезжает он в село, где, по нашим сведениям, должны быть советские части, а там уже передовой отряд противника.

Из стычек с фашистами Катушев не только выходил победителем, но и трофеи привозил. Его тяжелый броневик с башней от танка БТ, 45-миллиметровой пушкой и пулеметом был словно заговорен. Ни один фашистский снаряд не мог его подбить. Правда, однажды болванка угодила в капот, прошила броню, пролетела между водителем и сидевшим рядом Катушевым и с шипением ударила в снарядницу. Казалось, катастрофа неминуема. Но Катушев метнулся к снаряднице и выбросил снаряды в открытый люк.

Впоследствии мне не раз приходилось встречать таких счастливчиков. Каким-то образом им удавалось выходить из труднейших ситуаций. Катушев принадлежал к их числу. О его ловкости и везучести в дивизии ходило немало разговоров.

Понятно, как обрадовались мы в эту тяжелую минуту его появлению. Подкрепления невелики, но они помогли нам подавить батарею противника и благополучно выйти из окружения. Позже мои действия были одобрены командованием корпуса, хотя, по правде говоря, я ожидал за отход нагоняй.

Сложная обстановка тех трудных дней научила нас военной хитрости. Каждый день начальник артиллерии дивизии подполковник К. И. Цикадо намечал план действий «кочующих» орудий. Батареи дивизионов меняли позиции днем и ночью. У немцев создавалось впечатление, что они имеют дело с крупными артиллерийскими силами. К тому же непрерывная смена позиций позволяла нам уберечь орудия от обстрела и бомбежек.

Прослышали мы, что гитлеровцы боятся наших танков Т-34 и КВ. Но где их взять? Не помню уж, у кого в дивизии родилась мысль сделать макеты тридцатьчетверок. Обшили мы несколько транспортных машин фанерой, приделали деревянные пушки, покрасили в защитный цвет. Слоят такие пугала, замаскированные, в кустарнике или на опушке леса, а рядом ведут огонь настоящие пушки. На пехоту противника это производило впечатление, и на этих участках она не лезла напролом…

Даже теперь, спустя тридцать с лишним лет, я не могу не поражаться тому мужеству, той боевой активности, которые ежедневно, ежечасно проявляли воины 20-й танковой в то трудное для нас время. В лесах и болотах Полесья мы прошли настоящую боевую школу. Несмотря на огромное превосходство врага на земле и в воздухе, нам удалось сохранить воинскую дисциплину. Не припомню в дивизии случая паники. Отходя с боями в составе девятого мехкорпуса, дивизия выполнила главную задачу – вместе с другими частями и соединениями она сдержала продвижение фашистских войск и помешала им осуществить молниеносный выход к Днепру.