— А дипломатические каналы? — уточнил Катаев.

— Дипломатия дипломатией, но нужна силовая акция. Как вспышка салюта в ночном небе, чтобы привлечь внимание. Малыми силами. Ты, Катаев, возьмешь отряд майора Князева. Андреева с ними уже работала.

Александра пару раз кашлянула, прочистив горло.

— Можно вопрос? Какова моя роль в экспедиции? Я — следователь-секретник.

— На этот раз вы откомандированы из Особого специального управления как эксперт. Ваша задача — дать полный отчет действий отряда спасения.

— Почему я должна этим заниматься?

— Не считаю нужным давать ответ.

— Я к тому говорю, что я следователь, и следователь специфический — занимаюсь необычными преступлениями и происшествиями на секретных военных и иных объектах. Управление секретных расследований. Я нахожу преступников, я выясняю причины, толкнувшие к преступлению. Какое я имею право оценивать работу специалистов совсем иной сферы — проведение силовых спецопераций?

— Вы уже участвовали в подобных операциях, и не единожды.

— Я ловила преступников.

— На месте вам многое станет понятно, товарищ майор.

В буфете управления, купив по стакану сока и по бутерброду с красной рыбой, Катаев и Александра долго сидели, молча жуя и запивая, не обсуждая услышанное, делая выводы про себя — в уме. Александра негодовала — опять Африка. Это уже превращалось в скверную традицию: как командировка в Африку, так ОСУ выделяло «опытного»: специалиста Андрееву. Катаев вообще не мог прийти в себя от полученного задания: забрасывают за границу, да ещё с таким дерзким требованием — провести военную операцию по вызволению заложников.

Держись, Катаев!

Жара давила. Воздух плавился. Над раскалённой сухой саванной парили грифы. Где-то далеко тявкала гиена. Губы потрескались. Жажда, мучившая так долго, теперь отступила; не хотелось уже ничего — впасть бы в забытьё и умереть.

Разве она знала, выходя замуж за Нельсона, что окажется не женой преуспевающего чернокожего ветеринара, с элитной квартирой в столице страны на берегу моря, а жалкой погонщицей тонкорогих коз. Да-да, она стала пасти коз, когда попала в эту дикую долбаную саванну. Там, во Владивостоке, Нельсон сорил деньгами, дарил цветы и фрукты, шептал картавые, с акцентом, любовные признания, рисовал перспективы, ожидающие на родине, — его примут в ведущую ветеринарную клинику страны, он будет лечить собак и кошек состоятельных сомалийцев и вскоре будет владельцем шикарной квартиры на побережье. Его будут звать «господин доктор». И Лидка купилась. Голова шла кругом — она будет жить далеко-далеко, в жаркой Африке, а чёрный-чёрный губастый негр будет её мужем, и она родит ему чёрных детей. Или мулатов. Здорово!

Но действительность враз похоронила её надежды. Когда счастливая миссис Эйшен, преданно держа мужа за руку, сошла с автобуса у дикого дерева, тоска и смутная тревога стеснили её грудь. Но Нельсон просиял от радости — под диким деревом ютилась глинобитная, крытая соломой хибара без входной двери и окон. Вокруг тлеющего костерка сидели обнажённые (в одних набедренных повязках) дикие люди. Там быт пожилой брюхатый мужчина на тонких ножках, старуха с усохшей грудью, парень с копьём, молодая смешливая женщина, видимо, его жена, и с десяток подростков от десяти до пятнадцати лет — мальчиков и девочек.

Это была семья Нельсона. Пожилой мужик — его отец, старуха — его бабка. Мать Нельсона, пока он учился во Владивостоке, затоптал носорог.

Сначала Лидка не поверила — эта убогость и есть родные пенаты ее великолепного супруга? Это шутка?

Но нет, всё оказалось ужасной правдой. Увидев Нельсона, дикари возликовали и бросились обнимать его. Нельсон представил Лидку:

— Моя жена.

Её разглядывали, словно инопланетянку.

Первым опомнился отец — он наорал на семью, и те принялись за дело: в еле тлевшее кострище навалили сухих веток, и огонь запылал, несколько девчонок пригнали из-за колючих зарослей большое стадо коз (очень большое — голов пятьдесят), одну козу зарезали и стали жарить мясо.

Пока женщины готовили пищу, отец Нельсона похвалялся перед женой сына своим «богатством», уверяя Лидку, что белая женщина принесёт их роду удачу. Лидке велели раздеться — надо соблюдать обычаи — и принять участие в празднестве. Она выполнила повеление пожилого дикаря чуть не плача. Она не дикарка, чтобы сидеть в набедренной повязке, с голыми грудями и есть непрожаренное жёсткое мясо. Но Нельсон был рад, что вернулся домой. Он целовал Лидку в щёку и говорил, говорил, говорил с родными на чужом, незнакомом Лидке языке. Она жалась к мужу, чувствуя жадные взгляды его отца на своих грудях, и думала, что завтра, самое позднее — послезавтра они уедут из этого дикого ада в город и заживут счастливо, как планировали.

Лидка ела мясо, подростки с воплями и гиканьем прыгали с копьями вокруг костра в её честь, а отец Нельсона, сидя рядом с Лидкой на корточках, что-то говорил ей, и Лидке приходилось вежливо кивать, хотя она не знала, что говорил дикарь, а Нельсон не переводил.

Потом она увидела, что у дикаря из-под повязки вылез напрягшийся член, и в ужасе воззрилась на Нельсона. Слова мужа повергли её в шок:

— Иди с ним в хижину и утоли его желание.

— Нельсон, ты с ума сошёл!

— Делай, что говорю! Здесь надо жить по законам и обычаям рода!

Ошалевшая, Лидка, словно в гипнотическом трансе, покорно вошла вслед за пожилым дикарём в глинобитную тёмную хижину, он сорвал с неё повязку и повалил на жёсткую подстилку из соломы. Ей было больно, страшно и обидно. А дикарь был неутомим. Он пользовал её долго, очень долго. Она видела в дверной проём, как сгустилась ночная тьма, на небе высыпали звёзды, огонь костра стал ярким. Всё семейство сидело вокруг очага, ело мясо, слушало рассказы Нельсона, а дикарь всё пыхтел над ней, не ведая усталости.

Под конец отец Нельсона слез с Лидки и улёгся с ней рядом, собираясь спать. Она хотела выйти к мужу, но грубый окрик заставил её остаться на месте. Так она и уснула.

Таким образом, медовый месяц с возлюбленным оказался заменён бесчисленными соитиями с пожилым дикарём. Нельсон все дни лежал под деревом и спал, иногда уходил на охоту. Лидка устроила ему истерику: где обещанная клиника и весёлая жизнь?

— Отец не отпускает в город. Будем жить здесь.

— Я выходила замуж за тебя, а не за твоего отца! Я не хочу так жить!

— Придётся!

Лидка, трясясь от бессильной злобы, крикнула:

— Мне ваши боги не указ! Бойтесь их сами. А я… вашу мать, гражданка России и не позволю себя унижать! Дикари хреновы!

Но её бунт ничего не изменил — Нельсон по-прежнему не жил с ней плотской жизнью, переложив на плечи отца эту тяжёлую обязанность.

Через месяц у Лидки случилась задержка месячных — она поняла, что беременна. Всё семейство сразу выявило её тайну. Больше отец не пользовал её в хижине, он говорил ей добрые слова, но спал теперь с женой младшего сына.