За год до того, в начале июля 1940 года, меня внезапно вызвали в военкомат и вручили «командировочное предписание» – бумагу, из которой следовало, что мне надлежит выехать не позже 5-го числа сего месяца в город Магнитогорск для прохождения трехмесячных курсов усовершенствования командного состава запаса. Срок явки… Место явки… Точка. Обсуждению не подлежит. Предписание предъявить администрации своего учреждения для оформления соответствующего приказа. Я работал в Уфимском педагогическом институте, читал студентам лекции по астрономии, геофизике и потихоньку от администрации проталкивал небольшой собственный курс методики преподавания астрономии в средней школе, поскольку учебным планом педагогических институтов подобная наука не предусматривалась. Студентам же астрономия и читалась для того, чтобы они могли ее преподавать потом в средней школе. Работу свою я очень любил и делал ее с наслаждением.

В июле у меня должны были быть студенты-заочники, в августе – сентябре – отпуск.

Трехмесячные курсы превратились в пятимесячные, и только в начале декабря я возвратился домой. На следующее лето меня опять ожидало то же самое – нужно будет три месяца провести на лагерных сборах. Тут-то я и придумал «ход конем».

В апреле у меня кончалась годовая лекционная нагрузка учебных часов, в мае и июне занятий нет, останутся одни экзамены. Дай-ка, думаю, схожу в военкомат, спрошу, нельзя ли мне лагерный сбор, которого так и так не миновать, отбыть в эти три месяца – с апреля по июнь, чтобы у меня летний отпуск опять не пропал.

Там, в военкомате, сначала удивились такой необычной просьбе – человек сам просится на лагерный сбор. Им приходится выслушивать просьбы совсем противоположного рода. Поэтому обрадовались и сразу же выписали мне командировочное предписание в 238-й стрелковый полк здесь же, в нашем городе, на прохождение трехмесячного учебного командирского сбора.

В институте я быстро закруглил курс читавшихся лекций, чтобы не оказалось незаконченных хвостов, сказал в дирекции, как надо будет действовать, чтобы потом отозвать меня на несколько дней для приема экзаменов, и 1 апреля утром явился в полк.

Еще накануне на интендантском складе получил обмундирование – гимнастерку, штаны, пилотку, белье, бушлат (не шинель), ремни (без портупеи), солдатские ботинки с обмотками (сапог не было), наволочку для подушки и наволочку матрасную, все это свалил в эту наволочку. Получился весьма значительный мешок по весу и по размерам, и навалив его на свои, молодые тогда плечи, понес через весь город домой.

В те неустроенные времена три такси бегало по городу, и поймать их было практически невозможно, линий городского транспорта в мою сторону проложено не было, и шагал я с мешком на спине, как базарный дед, удивляя всех многочисленных знакомых, студентов и учеников, попадавшихся навстречу.

Рад я был такому повороту, сочиненному самим, собственной предусмотрительностью, безмерно! И как же было не радоваться – летом всех моих прошлогодних товарищей, с которыми сдружился на прошлогодних курсах, потащат на эти сборы, а я уже к тому времени отбуду свою повинность, буду дома, отзанимаюсь с заочниками и пойду себе в отпуск! Ай, как славно!

Да-а… Человек предполагает, а располагает кто-то совсем другой! Не так-то оно все обернулось потом…

Нас собралась группа, человек десять, таких же, как я, младших лейтенантов запаса, был один лейтенант, еще один техник-лейтенант, инженер-механик по гражданской специальности. Потом он все подсовывал мне, как бы нечаянно, задачки на составление квадратных уравнений и все надеялся, что не сделаю.

Был еще преподаватель физики Сатаев, татарин, красавец парень, и жена у него была писаная красавица, потом бухгалтер Минаев, еще один бухгалтер, плановик-экономист, и радиоинженер Саша Марущак. Почему радиоинженера запихали в пехоту – ума не приложу. Всех нас выдернули из разных «мягких кресел», обрядили в ботинки с обмотками и держали одной компактной группой, немного занимались нами, а больше мы были предоставлены самим себе и неплохо проводили время.

Чаще всего использовали нас дежурными по гарнизону или по полку взамен кадровых командиров, которым такие дежурства, конечно, были ни к чему.

Помню, в одно такое дежурство ночью, уж под утро, пошел я проверить состояние дел на кухне. Оттуда залпами доносились раскаты гомерического хохота во много глоток. Никто не заметил, как я вошел, дежурные кухонного наряда окружали стол, на котором стояло ведро с водой, примерно наполовину большой каравай белого хлеба – тогда хлеб пекли еще караваями. От каравая была отрезана горбушка, и ее аппетитно уплетал боец Бикчентаев, башкир, из дежурного наряда. Для окружающих это зрелище и служило предметом такого бурного веселья.

Когда улеглось смущение и маленькая заминка, вызванная моим неожиданным появлением, выяснилась картина: Бикчентаев очень любит белый хлеб. Когда привезли хлеб и ребята его сгружали, Бикчентаев возьми, да и скажи:

– Съел бы целый каравай, если бы дали!

Это услышал дежурный повар и подзадорил:

– А два не съел бы?

– Съел бы.

– Врешь?

– Не вру!

– Ну, жри, прорва ненасытная, жри, даю два каравая. Но-о не съе-ешь, смотри, целый день до конца дежурства один будешь всю картошку чистить!

– Съем! – сказал Бикчентаев. – Только ведро воды поставьте!

Вот это и было то, что так веселило моих ребят. С первым караваем уже было покончено, начат был второй.

Хоть и самого меня душил смех, но виду подать нельзя было, пришлось напустить строгость – да ведь и до заворота кишок могла довести такая забава.

– Отставить, – говорю, – Бикчентаев, довольно.

Похоже, тот и сам уже был не рад, что затеял такой спор, и остановился охотно.

В таких вот пустяках и проходила наша «служба».

В начале мая полк выехал в летний лагерь на станцию Юматово. Нас опять разместили всех вместе, в одной десятиместной палатке. Первым получил у нас постоянное назначение техник-лейтенант. Ему, инженеру-механику, быстро нашлось прямое дело по ремонту оружия и всякой техники.

В середине мая вдруг стали прибывать большими группами новые люди, пополнение. Это оказались запасные приписного состава. От них мы узнали, что призвано этих запасных 15 возрастов, всем объявлено, что рядовой состав призывается для прохождения 45-дневных сборов.

Среди этих людей были такие, что служили много лет тому назад, были и совсем не служившие в армии. Вот с ними-то нам и предстояло заниматься.

Как-то уже ближе к концу мая меня вызвали в штаб полка, к начальнику штаба. Тот объявил мне, что приказом по полку я назначаюсь начальником «стрелково-минометного сбора», мне надлежит организовать обучение стрелковому и минометному делу приписных контингентов, в помощь мне будут выделены командиры и младший комсостав.