«Я верю, что у человечества, у Человека есть своя миссия, хотя я еще и не знаю, в чем она состоит; я верю, что. Человек выполнит эту миссию, хоть я и не знаю еще, как».

Сейчас этот спасательный круг уже не держит на воде. Не помогает и то, что я стремился в эту миссию вложить различное, на первый взгляд кажущееся значительным содержание. Я старался убедить себя: она, эта миссия, возможно, состоит в достижении абсолютной красоты и добра, в достижении полной интеллектуальной ясности и моральной гармонии.

Говорить утешительные слова, выдумывать красивые цели и сейчас еще многие умеют. Но сохранять веру в правдивость этих слов, в достижимость этих целей становится все труднее. Я говорю не только о себе и себе подобных в более узком смысле этого слова, то есть о тех, кому в исторически сложившихся условиях общественного разделения труда выпала завидная доля считать главным, иногда единственным содержанием своей жизни изучение Вселенной, бескорыстную тягу к истине. Я говорю не только о них. Сейчас на Прото-Церере нет ни одного человека, который не испытывал бы тревоги за наше будущее. Волнующая радость, вызванная нашими достижениями, сменилась гнетущим страхом перед небывалыми, в буквальном смысле слова небывалыми опасностями. Куда ты идешь, человек, хозяин планеты Прото-Церера?

У человечества своя миссия… А есть ли само человечество? Оно есть. И его еще нет. Что за нелепый вопрос, что за странный ответ? И все же…

«Оно есть!» — можем мы сказать, думая о гордой, великолепной борьбе с природой на протяжении тысячелетий.

«Его нет еще…» — вынуждены мы сказать, думая о длившемся тот же десяток тысячелетий кровопролитном самоуничтожении, которое зовется всеобщей историей Прото-Цереры.

Мы превратили свою планету в достойный нас дом родной. Так мы говорим, и это правда. Мы изменили контуры материков, передвинули горы. Мы освободились от страха перед силами окружающего мира, от страха, который сопутствовал жизни наших предков.

И вместо этого страха мы приобрели другой — страх перед самими собой, который сопутствует нашей жизни.

Роковая ли это случайность или неизбежная, естественная закономерность, что из родов и племен, сражавшихся между собой дубинами и топорами, сложился, в результате сложных процессов, подробно описанных в истории, мир, расколотый на две равные по силе половины? Сложились две противные стороны, стоящие лицом к лицу в почти непостижимой для разума вражде?

Каждая из них обладает возможностями отравить весь мир, сделать его непригодным для какой бы то ни было жизни, не только для человека, но даже для рыбы в море. Каждая из сторон обладает возможностью развязать такие силы, которые могут — в лучшем случае? или в худшем случае? — разрушить всю Прото-Цереру. Пусть это, по мнению многих людей, только фантазия, преувеличенная страхом, но нельзя забывать, что эти силы, которые можно привести в действие одним лишь движением рубильника, движением настолько легким, что его может сделать даже рука ребенка, — силы эти по своим масштабам и результатам вообще еще строго не испытаны. Намерение разрушить территорию врага может кончиться тем, что мы вместе с вражеской взорвем и свою землю, и самих себя, так что врагу и делать этого не придется. Правда, в этом случае враг лишится возможности насладиться местью, но кого это сможет утешить, если и позлорадствовать уже некому будет!

Мы давно уже отвергли детское представление, будто наша Прото-Церера — центральная точка, пуп Вселенной. Мы знаем, что существование бесчисленного множества миров — это факт. Еще тогда, когда эта истина являлась лишь смутной догадкой, была сформулирована дилемма: либо жизнь есть только здесь, на Прото-Церере, либо она есть также в иных местах мирового пространства. И этот вопрос мы решили. Жизнь существует везде, где для этого есть предпосылки. И такие места во Вселенной имеются. Они были и будут впредь. И совсем неважно, что еще отсутствуют конкретные доказательства этого утверждения. Их уже не придется ждать многим поколениям людей. Пожалуй, мы могли бы дождаться дня, когда их получим, если предположить, что жизнь имеется на ближайших к нам соседних планетах — Юпитере, Марсе, Земле или Венере. Могли бы… если бы мы сами именно сейчас не устремлялись к самоубийству. С нарастающей быстротой.

Мы устремляемся к самоубийству. Другого названия этому безумию, которое владеет нами уже на протяжении жизни двух поколений, я дать не могу. Еще раз спрашиваю я: считать ли случайностью или закономерностью то, что вместо человечества на Прото-Церере имеются сейчас две непримиримо враждебные друг другу силы, которые ставят под вопрос даже мечту о возвышенной идее, содержащейся в слове «человечество»?

Для меня непостижимо, как присущее человеку сознание, которым мы восхищаемся и гордимся, которое помогло устранить с нашего пути все вредное, ложное и опасное вне нас — голод, болезни, — как это же самое сознание оказалось неспособным уничтожить насилие человека над человеком; оказалось неспособным устранить величайшую опасность, возникшую с его собственным развитием. Сознание находится на пути к самоуничтожению!

Это тем более непостижимо, что материальный, биологический носитель сознания, человек, ни в чем не нуждается. Мы боремся друг с другом, учиняем насилие не из-за голода. Пространства достаточно. Почва, питающая нас, есть. Перенаселенность Прото-Цереры — еще абстрактный вопрос будущего. И если бы действительно наступило время, когда нам, людям, на Прото-Церере стало бы тесно, кто мог бы запретить нам расширить свое жизненное пространство путем заселения других, более крупных и — мы это хорошо знаем — нисколько не худших планет? Как я уже говорил, для этого имеются все предпосылки; отправления в путь первых астронавтов уже не придется ждать нескольким поколениям, это многие из нас уже смогли бы увидеть своими глазами. Смогли бы…

Попытки ослабить напряженность между двумя лагерями, на которые раскололось человечество, оказались тщетными, имели мнимый, временный результат. Мы уже не раз делили этот кажущийся нам тесным мир, и никогда это не делалось мирным путем, всегда силой. На те войны за передел мира, которые происходили в незапамятные времена, на заре истории, мы можем теперь смотреть как на детскую игру, если сравним их с тем, что мы умеем делать теперь, в наше время.

В войне мы стали видеть неизбежность, стоящую вне нашей сознательной воли. Молнию, землетрясения, наводнения мы укротили, война же все больше приобретает характер стихийного бедствия. Наши наивные предки боялись молнии