Олли попыталась представить себе маму: вот она, ещё девочка, стоит на этом же самом месте. Её маленькие руки складывают лист пополам, загибают уголки — и выпускают в небо самолёт, и он летит прямо в центр поля. Смеялась ли она так же от радости? Вприпрыжку ли бежала сюда, как сама Олли?

Трудно было представить маму девочкой.

Трудно было вообще её представить.

Вечером Олли лежала в постели. Фредди боролся со старым носком: подбрасывал его в воздух, а затем, громко рыча, падал на спину и ловил его.

На тумбочке рядом с лампой стояла фотография. Олли взяла её в руки.

На фотографии были родители.

Вместе.

Папа одной рукой обнимал маму за плечи, а другую держал в кармане джинсов. Он широко улыбался. Олли давно уже не видела папиной улыбки.

На маме была белая шляпа, которую трепал ветер, — казалось, в следующую секунду шляпа улетит прочь. Мама не смотрела в объектив. Она смотрела на папу — так, словно на целом свете не существовало для неё ничего важнее, словно у них с папой на двоих был океан секретов, о которых больше не знал никто.

Через год после того, как была сделана эта фотография, родилась Олли. А ещё через год мамы не стало.

Олли положила фотографию себе на грудь и подумала, как выглядел бы папа, если бы его сфотографировали сегодня. Ни улыбки, ни океана секретов. Только слон, который обязательно влез бы в кадр.

Девочка смахнула слезу и взглянула на Фредди. Пёс лежал у неё в ногах, вытянув морду и зарыв её в одеяло. И тихонько ворчал — как всегда, когда Олли становилось грустно.

Тук-тук.

— Как ты? — послышался из-за двери дедушкин голос.

Дедушка зашёл в комнату. Фредди юркнул под кровать. Дедушка сразу заметил фотографию в руке у Олли.

— Хочешь поболтать? — предложил он.

Олли кивнула.

— Расскажи, что было сегодня в школе, — попросил дедушка.

И Олли рассказала, что ей нужно найти какую-нибудь старую и чудесную вещь, чтобы принести её в класс.

— Я хочу всем показать свой велосипед, — объяснила она.

— А-а, — произнёс дедушка.

Он медленно кивнул. Олли знала, что ему этот велосипед тоже дорог.

— На нём когда-то ездила твоя мама, — заметил дедушка. — Он такой красивый.

— Ага, — согласилась Олли, комкая край одеяла. — Только папа всё никак его не починит. Он просто отнёс его в мастерскую, и всё.

— Что ж, — ответил дедушка, и глаза у него заблестели, — у меня есть ещё одна старинная вещь. Может, тебе понравится.

Она стояла на грубо ошкуренном деревянном столе, в комнате у входа в дом, которую все почему-то называли верандой. Она была чёрная, с веснушками ржавчины. На металлических рычажках сидели маленькие блестящие клавиши, круглые, будто кукольные блюдца. Нажимаешь на клавишу — и выскакивает крошечный металлический молоточек, бьёт по ленте с чернилами, и на бумаге отпечатывается буква. Начинается весёлый механический перестук, а время от времени — это нравилось Олли больше всего — машинка звякает, предупреждая о том, что строка подбирается к краю листа.

«Дзинь! — говорит машинка. — Осталось совсем мало места!»

Олли знала, что машинка была у дедушки почти всю его жизнь. Но оказалось, она знала про неё ещё не всё.

— Она помогала мне быть ближе к твоей маме, — сказал дедушка, и взгляд его затуманился.

— Как это? — не поняла Олли.

— Твоя мама любила поэзию. Когда она выросла и стала жить отдельно, я перепечатывал её любимые стихи и посылал ей по почте. Можно было, конечно, просто подарить целый сборник, но это совсем не то. Когда твоя мама видела напечатанные стихи, то понимала, что я их прочёл и сам напечатал, как если бы я их и сочинил. Это была наша тайна.

Олли провела пальцами по клавишам и заметила, как дедушка потихоньку промокнул глаза носовым платком. Она вскарабкалась ему на колени и обняла так крепко, на сколько хватило сил.

За ужином папа и слон сидели напротив Олли. В голове у девочки крутились слова, сказанные Артуром. «Чтобы твой папа починил велосипед, надо сначала починить твоего папу». Вот только с чего начать? Всё, что она могла придумать, — это рассказать папе о старых и чудесных вещах и объяснить, почему ей очень-очень нужна помощь с велосипедом.

— Сколько ты сегодня починил машин? — спросила Олли.

Папа медленно жевал.

— Всего одну, — наконец ответил он, — с половиной.

И снова принялся жевать.

Олли попробовала разговорить его ещё раз.

— Сегодня мисс Марч показывала нам велосипед, — начала она.

На этот раз папа поднял взгляд от тарелки.

— Старый-престарый, — добавила Олли. — Весь ржавый, облезлый такой, но всё равно красивый.

Папа кивнул, опустил глаза и продолжил жевать.

Ещё одна попытка.

— Нам в школе задали принести что-нибудь старое и чудесное, — опять начала Олли.

Она посмотрела на дедушку. Дедушка поднял брови и кивнул — мол, давай дальше.

— Я хочу привезти в школу мой велосипед. Старый, мамин.

Папа положил вилку на тарелку.

— Ты его ещё не починил? — уточнила Олли.

Папа подпёр подбородок кулаком и посмотрел на дочь.

Она ждала от него каких-нибудь слов. Ждала, что он скажет что-нибудь о велосипеде, о том, какой формы у него рама, какого цвета сиденье.

Она ждала, что он посмотрит на неё так, словно у них на двоих есть много-премного секретов — пусть не океан, но хотя бы ручей.

Она ждала, что грязно-серый слон сконфузится, на прощание приподнимет шляпу, выйдет за дверь и растает в ночи.