нашим домом, а потом еще два года гласного надзора…

— Что это значит? — с тревогой спросила мать.

— Буду являться на регистрацию…

— Ничего, заживем так, чтобы никто не мог пожаловаться на тебя.

Мать тревожно заглянула ему в глаза.

— Так не выйдет, сыночек?

— Не выйдет, мама. Но постараюсь, чтобы вас не беспокоили.

Александра Николаевна лишь тяжко вздохнула.

Еще в тюрьме Цюрупа раздумывал над тем, как прокормиться, как помочь семье после освобождения. Знакомый либеральный адвокат поручился за Александра перед нотариусом, и тот дал ему переписывать бумаги. Этим занимался Александр, пока не окреп. Однажды он пришел домой веселый, сказал:

— Нанялся рабочим на лесопилку. Верный заработок, и на свежем воздухе.

Мать заволновалась:

— Ты что? Там тяжелые бревна, не осилишь!

— Осилю. Другие же работают?!

Александр приходил домой утомленный, ныло все тело, во сне первое время подергивал руками, зато он не только помогал матери содержать семью, но и был среди рабочих, мог вести среди них пропаганду.

Пильщики сочувствовали «студенту из политических», внимательно слушали, когда он в редкие минуты отдыха, в отсутствие хозяина и мастера объяснял им, почему тот, кто пилит лес, получает лишь полтинник за четырнадцатичасовой трудовой день, давая за это же время хозяину восемь рублей прибыли — в шестнадцать раз больше!

Но Александр рвался к настоящему делу, пытался восстановить прежние связи.

Однажды Цюрупу встретил на улице товарищ по училищу:

— Слыхали мы, что у тебя хорошие отношения с рабочими. Приходи на занятия нашего кружка, приводи своих. Двух, трех, самых активных…

— А у кого вы собираетесь? Когда? — расспрашивал Александр.

— На квартире учительницы Вайнер. Знаешь? Будем ждать.

Кроме пильщиков на занятия кружка приходили судоремонтники, портовики. Квартира учительницы стала тесной, да и полиция могла пронюхать о собраниях.

— Найдем хатку на окраине, хотя бы у казенного сада, — предложил Цюрупа. — Там будем читать марксистскую литературу. А для конспирации — собираться как бы на гулянку.

Занятия кружка посещал губернский земский санитарный врач П. Ф. Кудрявцев, в прошлом активный народоволец. Ему понравился Александр Цюрупа — рабочий-студент, убежденный и развитой не по годам. Кудрявцев был на семь лет старше, тем не менее они подружились. Санитарный врач увлекался статистикой, говорил:

— Цифры — зеркало жизни. В цифрах — истинная поэзия.

Александр сначала снисходительно улыбался, потом стал прислушиваться к его словам. Да, пожалуй, он прав, цифры нужны и для революционной пропаганды.

Однажды Кудрявцев спросил Цюрупу:

— Хотите поработать статистиком? Я поручусь за вас в губернской санитарной управе, буду брать в поездки по селам, хуторам, помещичьим экономиям. Мне нужен помощник…

Цюрупа с радостью принялся за новое дело. Они ездили с целью статистического обследования и санитарного надзора по бескрайним степям Херсонщины и Таврии. Местные власти обязаны были не препятствовать им, и они вели откровенные беседы с батраками, возницами, малоземельными крестьянами.

…В восьмидесяти километрах от Херсона над широкой поймой Днепра расположен легендарный город Каховка. Сегодня его знают все. Знают, что там в годы гражданской войны Конармия Буденного, войска Фрунзе сражались с беляками. Теперь в том краю построена гидростанция, плещутся волны Каховского моря, проходит канал, снабжающий Крым днепровской водой.

А когда скромный статистик Александр Цюрупа приехал на Каховский базар, — это был невольничий рынок юга России. Небольшой поселок с населением до десяти тысяч человек два раза в год — ранней весной и осенью разбухал, разрастался, впитывал в себя вчетверо больше людей. Осенью на шумные ярмарки съезжались московские и одесские купцы, ставили шалаши-магазины, крестьяне привозили свой товар — фуры зерна, овощи, фрукты, приводили скот. А весной, перед началом полевых работ, в Каховку сходились до сорока тысяч батраков, которые нужны были помещикам фальцфейнам, дурилиным, окрестным кулакам — владельцам тучных черноземных полей, раскинувшихся по обе стороны нижнего Днепра.

Невольничий рынок произвел гнетущее впечатление на молодого статистика Цюрупу. Потом на занятиях кружка он рассказывал об этом, приводил собранные данные, доказывающие жестокую эксплуатацию беднейшего крестьянства.

Об этом стало известно полиции.

— Вы у нас не работаете, — однажды заявил Цюрупе старший чиновник земской управы. — Потрудитесь не посещать нас более. Швейцару дано распоряжение вас не пускать.

Опять пришлось искать заработок.

— Что-нибудь придумаем, — утешал Кудрявцев. — А пока советую заняться самообразованием, изучайте научные основы статистики, экономики, демографии, я вам помогу.

Александр последовал совету, но полиция не выпускала его из поля своего зрения. К августу 1895 года она собрала достаточно материала о херсонских социал-демократах, нагрянула с обыском и к Цюрюпе.

У него изъяли, как указано в протоколе, «переписку компрометирующего содержания».

— Собирайтесь, пойдете с нами, — сказал жандарм.

Мать вздрогнула. Обнимая сына, прошептала:

— Тяжкую ты выбрал себе дорогу, сынок.

На этот раз Александра Цюрупу судили в Одессе.

После второй отсидки в тюрьме Цюрупа уехал подальше от родных Алешек и Херсона, в приволжский город Симбирск. Туда же вскоре приехали его товарищи по херсонской социал-демократической организации — Осадчий, Гудзь, Задорин… С ними стало не так одиноко. Поселились все в одном доме, жили коммуной: что зарабатывали — отдавали в общий котел.

В Симбирске к тому времени открылось губернское статистическое бюро. Кадров не было, на вакансию статистика, знающего сельское хозяйство, взяли Цюрупу. Получил он это место с условием, что каждый раз будет сообщать полиции, куда и зачем едет, с кем, о чем намерен разговаривать.

Когда появились первые результаты работы симбирских статистиков и местные власти ознакомились с ними, предводитель дворянства князь Оболенский заметил:

— Самое большое наше зло — это статистика и статистики, с которыми мы не можем бороться.

Царская охранка понимала опасность, которую для существующего строя представляла статистика, активно боролась с теми, кто пытался анализировать получаемые цифровые данные с революционных позиций.

Преследуемый полицией, Цюрупа оставил Симбирск и в конце декабря 1897 года приехал в Уфу.

Незабываемые встречи

В Уфе, на углу Бекетовской и Приютовской улиц, стоял небольшой дом, в котором жила семья Рязанцева — местного либерала, сочувствовавшего социал-демократам. Туда приехал из Симбирска Александр Цюрупа. Уфимский адрес явочной квартиры сообщили ему его товарищи социал-демократы. Утомленный дорогой и уральским бураном — долго пришлось блуждать в незнакомом городе по кривым, узким заснеженным улочкам, — постучался он в домик Рязанцевых.

Дверь открыла девушка, которая как бы ввела путника из непогоды в теплый, домашний мир.

Лицо ее было серьезным, без тени кокетства, глаза ясные, чистые, внимательные. Она была словно неожиданная награда за все пережитые неприятности и невзгоды.

Александр смутился, потрогал загрубелое от ветра, небритое лицо.

— Простите… Это дом Рязанцевых?

— Да.

— Здравствуйте, привет вам из Симбирска. Вы… хозяйка?

— Я Маша, — просто сказала девушка. — А