Не в силах отвести от ботинок глаз, он нащупал в кармане мобильник, чуть не уронил его, начал набирать 911, вспомнил, что он в Швейцарии, и предпринял новую попытку: 117.

В трубке раздался гудок — без одной минуты в четыре утра, по данным женевского полицейского управления, которое фиксирует все подобные звонки и сохраняет записи. Ответил женский голос, который резко проговорил:

— Oui, police?[10]

Голос показался Хоффману невероятно громким в тишине, окружавшей дом, и он вдруг подумал, что находится как на ладони в свете прожекторов. Быстро шагнув влево и вперед, в тень дома, прижимая телефон к губам, он прошептал:

— J’ai un intrus sur ma propriété.[11]

На пленке его сообщение звучало спокойно, тускло, почти как у робота; так говорит человек, чей мозг — хотя он сам не отдает себе в этом отчета — полностью сосредоточен на выживании и охвачен настоящим страхом.

— Quelle est votre adresse, monsieur?[12]

Хоффман назвал свой адрес. Он продолжал двигаться вдоль фасада дома, но слышал, как диспетчер что-то печатает.

— Et votre nom.[13]

Он прошептал:

— Александр Хоффман.

Прожектора погасли.

— O’kay, monsieur Hoffman. Restez-là. Une voiture est en route.[14]

Диспетчер повесила трубку. Оказавшись в полном одиночестве, в темноте, Хоффман стоял около угла своего дома. Было нехарактерно холодно для Швейцарии первой недели мая. Ветер дул с северо-востока, с озера Леман,[15]и Хоффман слышал, как вода непрестанно набегает на ближние причалы, звенит о фалы металлических мачт яхт. Он попытался поплотнее закутаться в шелковый халат, потому что начал отчаянно дрожать. Однако — и это его удивило — Александр не испытывал паники, которая, как он обнаружил, кардинально отличалась от страха. Паника представляла собой моральный и нервный крах, потерю драгоценной энергии, в то время как страх являлся инстинктом, действовавшим на мышцы: животное, стоявшее на задних ногах и полностью тебя заполнившее, контролировало твои мозг и тело. Хоффман принюхался к воздуху и посмотрел вдоль стены дома в сторону озера. Где-то в дальней части дома на первом этаже горел свет, и его сияние озаряло ближние кусты, превращая их в великолепный грот.

Хоффман подождал полминуты, затем начал осторожно двигаться в его сторону по широкой клумбе, засаженной цветами, которая шла вдоль этой части дома. Сначала он сомневался, из какой комнаты льется свет: он не был тут с тех самых пор, как агент по недвижимости показывал им дом. Но, подойдя ближе, понял, что свет падает из кухни, и, когда он к ней приблизился и заглянул в окно, то увидел внутри мужчину, стоявшего спиной к нему на выложенном гранитной плиткой полу. Мужчина неспешно вынимал ножи из подставки и точил их на электрической точилке.

Сердце билось так быстро, что Александр чувствовал собственный пульс. Первым делом подумал про Габриэль: нужно убрать ее из дома, пока грабитель занят на кухне. Вывести или, по крайней мере, заставить закрыться на замок в ванной комнате до приезда полиции.

Хоффман продолжал держать в руке мобильный телефон и, не сводя глаз с грабителя, набрал ее номер. Через несколько секунд он услышал звонок — слишком громкий и близкий, значит, телефон находился не наверху. Незнакомец тут же поднял голову и прервал свое занятие. Телефон Габриэль лежал там, где она оставила его перед тем, как отправилась спать, — на большом сосновом столе на кухне; его экран зажегся, розовый пластмассовый корпус жужжал и подпрыгивал на деревянной поверхности, точно тропический жук, нечаянно перевернувшийся на спину. Грабитель склонил голову набок и посмотрел на него. Несколько секунд он стоял, замерев на месте, затем с таким же возмутительным спокойствием положил нож — любимый нож Хоффмана, с длинным тонким лезвием, который отлично подходил для того, чтобы срезать мясо с костей, — и направился к столу.

По дороге он частично повернулся к окну, и Александр впервые сумел его разглядеть — лысая макушка с длинными, тонкими, седыми волосами, собранными в жирный хвост, ввалившиеся щеки, небритое лицо, потрепанная коричневая куртка из кожи. Он был похож на бродягу, вроде тех, что работают в цирке или на ярмарках. Незнакомец озадаченно посмотрел на телефон, как будто никогда в жизни не видел ничего подобного, взял его, помедлил, затем нажал на кнопку ответа и поднес к уху.

Хоффмана наполнила волна смертоносной ярости, которая вспыхнула ослепительным сиянием молнии, и он спокойно сказал:

— Ты, ублюдок, убирайся из моего дома.

Он с удовлетворением увидел, что грабитель вздрогнул, словно кто-то дернул его за ниточку, и принялся вертеть головой — налево, направо, налево, направо; затем его взгляд остановился на окне. На мгновение его мечущиеся глаза встретились с глазами хозяина дома. Впрочем, он его не видел, потому что смотрел в черное окно. Трудно сказать, кто в этот момент был напуган больше. Грабитель швырнул телефон на стол и с удивительной резвостью метнулся к двери.

Хоффман выругался, повернулся и направился назад по той же дороге, по которой пришел сюда, скользя и спотыкаясь на клумбе с цветами, вдоль стены большого дома к входной двери. В домашних тапках получалось не слишком быстро, он подвернул ноту; дыхание с тихими всхлипываниями вырывалось из его груди. Добрался до угла — и услышал, как хлопнула входная дверь. Александр решил, что грабитель помчался к дороге. Однако он ошибся: прошло несколько секунд, но мужчина так и не появился. Видимо, он заперся внутри.

— О, Господи, — пробормотал Александр. — Господи. Господи.

Он поспешил к крыльцу. Ботинки по-прежнему стояли на месте — старые, разношенные, с вывалившимися языками, пугающие. Дрожащими руками Александр принялся набирать шифр, открывающий дверь. Одновременно он выкрикивал имя Габриэль, хотя их спальня находилась в противоположном конце дома, и она не могла его услышать. Замок щелкнул, и Хоффман распахнул дверь в темноту — грабитель выключил лампу в прихожей.

Мгновение он стоял, задыхаясь, на пороге, представляя расстояние, которое ему предстояло преодолеть, затем бросился к лестнице, выкрикивая:

— Габриэль! Габриэль!

Когда Хоффман находился примерно на середине мраморной прихожей, дом, казалось, взорвался: лестница упала, плитки пола вспучились, стены провалились наружу, в ночь…