– Истинно верно, клянусь Святым Марциалом! – монах улыбался в открытую. – Ваша проницательность достойна самого Святого Петра! Уж вы бы не пустили в рай недостойных!

– Не мне судить! Nolite iudicare ut non iudicemini[20]! – резко ответил де Лапалисс, вскидывая руку. – Но на наш корабль я тебя возьму! Будь гостем Ордена на «Святом Фоке», брат Гаусельм.

Лица остальных рыцарей отразили безмерное удивление. Но не в обычаях тамплиеров спорить со старшим, и братья лишь молча поклонились, когда монах, оказавшийся трубадуром, проследовал мимо них на корабль.

– Почему? – спросил Робер, когда они все оказались на борту, а вокруг закипела суета, предшествующая отплытию. – Ведь он не настоящий монах?

– Во-первых, рыцарь Ордена не может отказать в помощи христианину, даже и отлученному от церкви[21]! – в темных глазах брата Анри таилась хитрая усмешка. – Но самая главная причина, что за время путешествия до Леванта можно умереть от скуки. А монах Монтаудонский, клянусь Святым Отремуаном, умеет с ней бороться!

6 мая 1207 г. Средиземное море к западу от Сардинии, борт «Святого Фоки»

Рассвет на море был чудесен. Солнце выныривало из-за лазурных волн чистое, словно вымытое, и лучи его казались ласковыми, как прикосновения матери. Проспать же это благословенное время не давал брат Анри, орденские распорядки просто впитались в кровь и плоть которого.

– Вставайте, братья! – говорил он. – Время молитвы первого часа!

Украдкой зевая, братья – четверо рыцарей, четверо оруженосцев и полтора десятка сержантов забирались на палубу и, утвердившись на коленях, читали по тринадцать раз "Отче наш". Если бы они в этот момент находились в Доме Ордена, то им пришлось бы выслушать длинную службу.

Это утро выдалось прохладным. Свежий ветер срывал с верхушек волн белые хлопья пены. Закончив молитву, Робер подождал братьев и лишь затем поднялся с колен. Повернулся, и у борта обнаружил брата Гаусельма. Монах-трубадур, который все эти дни держался тише корабельной мыши, сейчас вид имел серьезный, хотя в глубине его глаз и пряталась насмешка.

– Мир вам, братья-рыцари! – сказал он густым голосом.

– Мир и тебе, брат-бенедиктинец, – отозвался де Лапалисс. – Что-то избегаешь ты сообщества соратников по духовной брани?

– Недостоин я быть рядом со столь великими мужами, как воины Ордена, – расплывшись в ухмылке, ответил Гаусельм.

– Проще говоря, предпочитаешь пить с матросами, – покачал головой брат Анри. – Но сегодня вечером, после молитвы и капитула, я приглашаю тебя отужинать с нами. И не забудь прихватить лютню, служитель Господа!

Монах поклонился и отошел, а Робер поинтересовался:

– Брат Анри, разве устав и Свод не запрещают нам предаваться мирским развлечениям?

– Устав и Свод учат нас тому, что все в жизни братьев должно делаться славно и достойным для Ордена Храма образом. Если мы послушаем пение одного из лучших трубадуров Лангедока, то ничего позорящего Орден и нас самих в этом не будет. Не так ли?

– Ваша правда, брат Анри, – смущенно ответил молодой рыцарь.

На вечерне "Отче наш", заменяющий обычное орденское богослужение, повторяется уже восемнадцать раз. Эту службу брат Анри, исполняющий обязанности командора небольшого отряда, проводил в помещении, отведенном на корабле для воинов Ордена.

После молитвы, когда братья поднялись с колен, брат Анри занял место на сундуке, держа в руке свой кель[22]. Прочие братья расположились вокруг стоя, тоже с непокрытыми головами.

– Начнем же наш еженедельный капитул[23], во имя Господа нашего, Иисуса Христа и Божией Матери, которая и положила начало нашему Ордену. Вспомните братья все, что совершили вы с прошлого капитула, и если найдете вы в мыслях своих что-либо недостойное брата нашего Ордена, то встаньте и повинитесь сейчас. Властью, дарованной Ордену самим Апостоликом римским, я отпущу вам ваши прегрешения. Если же вы сокроете зло в сердце своем, то даже заступничество самой Матери Божией не спасет вас в будущем!

Брат Гильом сделал шаг вперед и, опустившись на одно колено, проговорил:

– Дорогой сир, я взываю к милости Бога и Божией Матери, и к вашей, и братьев, за то, что я допустил в себе поступки, разгневавшие нескольких достойных братьев!

Брат Гильом, происходящий из Шампани, питал неоправданную страсть к молодым винам, и во хмелю иногда бывал буен. Последний раз он позволил себе употребить слишком много перебродившего виноградного сока пять дней назад, в день пророка Иеремии.

– Вызвать гнев у брата – тяжкий проступок, – сказал де Лапалисс спокойно. – Выйди, брат Гильом, во имя Господа, и прикрой за собой дверь. Подожди на палубе. Капитул решит твою судьбу.

Брат Гильом поднялся с колен и, не глядя по сторонам, прошествовал к двери. Скрипнули петли, затем все стихло.

– Братья, – проговорил брат Анри. – Брат Гильом сознался в своем поступке. Вызвать гнев у брата достойно наказания, как говорят об этом статуты нашего Ордена. Кто из братьев желает сказать о том, какого именно наказания заслуживает брат Гильом? Говори ты, брат Готье. Ты дольше всех нас в Ордене.

– Братья, – брат Готье неловко поклонился. – Брат Гильом уже не раз совершал этот проступок, и хотя в остальном он брат доброго поведения, я предлагаю в этот раз наказать его много серьезнее, чем ранее. Иначе как еще можно повергнуть демона, который свил гнездо в нашем брате? Я предлагаю четвертое наказание[24].

– Спасибо, брат Готье, – брат Анри обвел собравшихся взглядом. – Кто еще хочет высказаться?

Слово взял брат Андре. После него говорили прочие братья, и мнением большинства сошлись на том, что четвертое наказание слишком сурово для столь заслуженного брата, и присудили его к пятому наказанию[25].

– Брат Мэтью, – сказал брат Анри одному из молодых оруженосцев, – позови нашего заблудшего брата.

Когда брат Гильом появился в помещении, то лицо его было скорбным. Он прижимал свой кель к груди, а белый плащ с алым крестом, который каждый тамплиер должен надевать на время капитула, безжизненно свисал с плеч. Оказавшись среди братьев, брат Гильом тотчас встал на колени.