Экран на моем браслете мигнул, знаменуя начало новых суток. Стволы в подлеске и лесу едва светились, кристаллитовый купол тоже померк, и лишь в Центре, в сорока километрах от меня, переливалось разноцветное яркое зарево, облачком темной пыльцы кружили биоты, сияли золотистым огнем верхушки зданий ратуши, ВТЭК и Колонн Развлечений. Отвернувшись от этого зрелища, я погладил Пекси по хитиновому загривку и сказал:

– Жди меня здесь, малыш, и не скучай.

Потом вытащил из контейнера за седлом присоски и тепловые очки-бинокуляр, закрепил то и другое в положенных местах и быстро пересек дорогу. За ней, охватывая город несокрушимым барьером, вздымалась трехсотметровая стена, отвесный шероховатый путь к тому объекту, который у блюбразеров именовался Небесами. Правда, они толковали о Небесах из воздуха и пустоты, а наше небо гораздо более конкретно и вещественно: купол из армированного стекла.

Впрочем, до самого купола я лезть не собирался. Хватит и половины высоты; там, метрах в ста сорока, темнел довольно широкий разлом, именовавшийся Крысиной Щелью. Форма почти треугольная – в самом деле напоминает крысиную пасть. Спаси и сохрани нас Пак от этакой погибели…

Я активировал присоски и шустро полез наверх. В инфракрасном бинокуляре казалось, что стена испускает ровное неяркое белесоватое сияние, как и положено неорганической материи. Зато левая моя рука светилась алым, а биопротез – розовым: его температура поменьше, чем у живой плоти. Конечно, пока не проснулся «ванкувер»…

Проще было бы подняться к щели на биоте, но Пекси – шмель, а они жужжат и гудят погромче авиеток. Скрытно не приблизишься, а у Джизака, конечно, есть сторожевые. Он вовсе не глуп, этот Джизак, шкуру поберечь умеет. Хотя сомневаюсь, чтобы он мог измыслить план уничтожения целой латифундии – тут размах другой, тут не о шкуре речь, ума побольше требуется. Борнео ничего мне не сказал, но совершенно ясно, что это была акция Мясных. В общем-то, я не против этаких демаршей: не было б диверсий и войны – не было б работы. Кроме того, они неизбежны. Мы живем в обществе изобилия, оно порождает конкуренцию, а конкуренция – самый веский повод к драке. То Мясные прижмут Фруктовых, то Фруктовые – Мясных… А там, глядишь, сцепятся Химические Ассоциации, Компании Стволов или Оружейный Союз попрет на металлургов… Лично я не против. Чем им заняться, королям и грандам, если не рынки делить? Пусть себе делят, лишь бы Первый Догмат не трогали. Ну, а кто тронет, тому ВТЭК и ОБР выдадут по справедливости: или крысы, или измельчитель – и на компост!

Поднявшись почти до самой щели, я остановился, сдвинул бинокуляр на лоб и решил передохнуть. Вид отсюда изумительный: тающий в сумраке город, темные призрачные громады стволов, купол, подернутый пепельной дымкой, а внизу – огромное пространство, полное воздуха, жизни и тепла. Эта картина открывалась прямо подо мной, а правее, километрах в двадцати, прилепился к стенке полуцилиндр Третьей трейн-станции, что в Лиловом секторе, массивное многоярусное сооружение под раструбом воздуховода, с магнитными кольцами, шлюзами и тоннелями Вилс-Варш-Линн и Кив-Пага. Кроме этих межкупольных линий были там и местные, короткие, ведущие к Хранилищу, производственным зонам и латифундиям, в том числе к одной из плантаций «Хика-Фруктов», чьим отделением в Мобурге командовал Борнео. Не знаю, что уж там выращивали, груши-яблоки, сливы-бананы или, положим, капусту, но нынче на этой плантации только компост да червяки. Не считая трупов, разумеется.

При всякой латифундии есть контейнеры с червями. На вид такие высокие башни, расположенные по периметру; сверху в них подается вода и засыпаются отходы из городских коллекторов, фекалии, остатки пищи, пластика, бумаги и прочего добра, а черви-ассенизаторы перерабатывают этот мусор в удобрение. Очень эффективная система, одна из главных в нашем безотходном производстве. Функционирует она лет восемьсот, с Эпохи Взлета, и действует по схеме: пища – дерьмо – компост – пища. Черви, конечно, чипированы, так что их поголовьем можно управлять; на сборе плодов трудятся джайнты, а все остальное – световой режим, полив, распределение компоста, переработка в соки – регулируется с пульта дежурной сменой в десять-двадцать человек. Все, конечно, партнеры и потомственные агротехники, подданные корпорации, ибо Свободных на эту работу не нанимают. Охрана тоже есть и тоже из партнеров, ну а какие из них бойцы? Фирма все же продуктовая, не Оружейный Союз…

Позавчера, в начале пятидневки, села в трейн очередная смена. Все как положено: главный – в маске, при регалиях, младшие партнеры – в форменных обертках, чехлы до колен, сумки с пайком, бляхи надраены, браслеты-обручи сверкают. Сели, значит, и отбыли в латифундию, а через полчаса вернулась отдежурившая смена, тоже в обертках, при значках и обручах. Никто их на станции не разглядывал – вышли из трейна, спустились к биотам да авиеткам и разлетелись кто куда, вкушать законный отдых. А еще через час помощник Борнео в «Хика-Фруктах» доложил, что с латифундией нет связи. Ни связи, ни рапорта на терминал, что приступили к дежурству… Моча крысиная! Ну, всполошились, послали инспектора с оравой стражников – а по плантации лишь черви ползают и доедают трупы джайнтов и деревья.

Потом нашли работников-партнеров – тех, кто вроде бы уехал на латифундию. Кто дохлый в своем патменте, кто оттопыренный в прах, кто дремлет под сонную музыку… В общем, не они садились в трейн, а некие другие личности: приехали, открыли сумки, вынули разрядники, сожгли охрану с агротехниками и выпустили червяков. Вражьи происки, не иначе! Борнео так и решил, а может, ему подсказали, где виновника искать. У гранда подсказчиков много, а кто они, со мной он этим не делился. И не надо; меньше знаешь, крепче спишь.

Передохнув, я опустил со лба бинокуляр и снова двинулся наверх. Для подобных упражнений протез незаменим: искусственные мышцы меньше устают, не говоря уж о том, что хватка у пальцев железная. Еще, разумеется, «ванкувер»… Он вмонтирован вместо кости, ствол выдвигается из запястья, дернешь пальцем – выстрел, сжатый кулак – очередь. Полезная штука! Ближе и роднее панциря – броню я все-таки снимаю, а вот протез не отстегнешь, не снимешь. Носить его до самой эвтаназии, и на компост пойдем мы вместе… Женщины, правда, жалуются – рука, говорят, холодная. Но одалиски ничего, не возражают.

Обогнув щель с левой стороны, я добрался до самой высокой точки и перелез на потолок. Там замер, осматриваясь и принюхиваясь. Охрана, конечно, была: один, с разрядником, прятался у самой кромки, другой, похоже, спал – рядом с авиеткой и четырьмя биотами. В бинокуляре они казались расплывчатыми красными фигурами, но голову от тела я отличил без труда. Всадить бы каждому по пуле в лоб! Но рано, рано… Не нужно повода для подозрений – вдруг Джизак захочет с ними пообщаться и выяснит, что часовые замолчали.

Я осторожно пополз по щербатому, в трещинах потолку, затем перебрался на стену. У самого входа щель была треугольной, с изломанными краями и, как уже упоминалось, похожей на приоткрытую крысиную пасть, куда спокойно могла бы въехать пара скафов. Дальше она сужалась и становилась цилиндрической, вроде трубы диаметром метров десять, с довольно ровной поверхностью, будто бы высверленной в граните чудовищным сверлом. Многие щели похожи на эту, и тянутся они шагов на пятьдесят, на сто и даже на двести, как щель под названием Прямая Кишка. Но есть совсем с другой конфигурацией, сравнительно мелкие и невысокие (кое-где не выпрямишься), зато широкие горизонтальные разрезы. Или вертикальные – эти узкие, тоже неглубокие, но в высоту тянутся от кольцевой дороги почти до самого края купола. Не знаю, зачем их вырубили предки и как им это удалось. В Службе Диггеров считается, что в древности тут, как и в других городах, была природная полость, населенная крысами, червями и всякой хищной дрянью, так что предки скрывались по щелям. В них и жили до Эпохи Взлета, когда всю эту мерзость прикончили и выстроили Мобург, соединенный тоннелями с другими куполами.